Анатолий Гладилин - Бригантина поднимает паруса (История одного неудачника)

- Так им еще рано возвращаться. Всего лишь двенадцать, - сказал Агай и задумался.

Все помолчали минуту. Вспомнилась Москва. По московскому сейчас восемь часов. Детское время. Там под часами ждут девушек, идут в кино, начинаются вечера в клубах. Улицы залиты светом. А в парках...

И, как по команде, все посмотрели в окно. Один лишь Степа шмыгнул носом, перевел взгляд на стену и стал разглядывать "Святую Инесу".

В этих случаях говорят: стояла тишина. Весьма возможно, что она стояла, сидела, лежала, заползала в углы, выходила из домиков. Скорее всего, тишина спала.

Кроме того, собрали всю тьму, все ночи, черные, как чернила, хоть глаз выколи, ночи, как в мешке, как в колодце, - и накрыли всем этим поселок.

Казалось, все вокруг затихло, все вокруг спит. И только в одной комнате, далеко от города и очень, очень далеко от Москвы, не спят четыре человека, да еще через два квартала растерянные девочки сидят на чемоданах и ждут налета.

- Самое обидное, ребята, - прервал молчание Толя Агай, - что мы ничего не знаем. Ни черта не знаем. Шалина только сегодня узнали... Эх, хоть бы на всякий случай двустволку иметь.

- Да что Шалин, - заговорил Удальцев, - Шалин храпит у себя на городской квартире. Что ему? А мы здесь одни. Ни милиции, никого. Ограбят, убьют, никто не помешает, а начальству что? Его не касается. Никому нет до нас дела. Ей-богу, если нападут сегодня на девчонок, я завтра сматываю манатки - и в Москву. Законно!

- Коль, дай папироску! - перебил его Андрианов.

Удальцев замолчал, хотел что-то сказать, потом вздохнул и полез в тумбочку.

Закурили. Андрианов скинул тапочки, разлегся на кровати и показал рукой на Степу.

Степа разглядывал репродукцию "Инесы".

Но по наступившему молчанию почувствовал, что на него смотрят. Степа скривил рот и длинно выругался.

В переводе на литературный язык это означало, что картины - чепуха, рисовать - дело плевое, никому это не нужно, а попробовали бы художники потаскать бревна.

Вовка и Толик засмеялись. Степу они уже раскусили.

Но Колька, не обратив внимания на эту сцену, продолжал:

- Помните, нам рассказывали, убили здесь двоих. То же с нами могут сделать. Нет, раз такое дело - уеду! Пускай других поищут!

Последние слова Колька прокричал. Успокоился. Заморгал. Глаза заходили вверх, вниз.

Его с любопытством разглядывал Андрианов. Разглядывал внимательно и спокойно.

- А тебя на блины сюда послали? Ведь предупреждали о трудностях. А ты чуть что - бежать? А?

В голосе Андрианова слышались волнение и злость. Вообще, Вовка знал по опыту, что, когда начинаются такие разговоры, самое лучшее - поддакивать или молчать. Даже если неправы. Все равно выговорятся, успокоятся. И он тоже приготовился ругать начальство и здешние порядки. Но истерический тон Удальцева настроил его по-другому. К тому же, Вовка любил противоречить.

- Я согласен работать! - вспылил Колька. - Пускай уберут местных.

- А, пускай уберут? Нас, москвичей, всего сто пятьдесят человек. Кто работать будет? А? Кстати, так называемые "местные" построили нам эти дома. "Местные" - строители, рабочие, которые всю жизнь на колесах. Построят завод - уедут еще куда-нибудь, к медведям. А потом туда явится москвич Удальцев.

- Ты зря защищаешь начальство, - вмешался Агай. - Я лично согласен рыть туннели носом. Но ночью хочу спать спокойно.

- А может, это все слухи? Паника? Бабьи сплетни? Вдумайтесь: налет! Не слишком ли много страху? А?

Удальцев и Агай напали вместе.

- Всем девчонкам показалось? Всем сразу? Мы здесь сидим, ничего не знаем, никто нами не интересуется. По-твоему, это хорошо. А чего ты защищаешь свое начальство? Адвокатом заделался?

"Здорово, - подумал Вовка, - уже адвокат, уже "мое начальство".

И, дождавшись момента, когда те замолчали, сказал:

- Чепуху городите. Берите пример со Степы. Мы с ним не верим. Правда, Степа? Иди сюда, умница, я тебя поглажу по головке.

Степа, который к этому времени снова устроился на табуретке, изогнулся по-кошачьи, посмотрел на Вовку.

- А? Степа со мной согласен, - нимало не смущаясь, сказал Вовка. - Ты же, Колька, если уж так уверен, пошел бы баб охранять, чем здесь попусту трепаться.

- Куда нам! Убьют.

- Как хочешь. Толик, идем?

Они вышли. Степа шмыгнул носом и выскользнул за ними. Удальцев заметался. Но оставаться одному, очевидно, было страшнее.

* * *

На крыльце женского общежития их приветствовали.

- Сто седьмой?

- Точно. А вы?

- Бетонщики.

- Сколько вас?

- Трое. Чего зря остальных будить? Мы возвращались из вечерней смены. Встречаем Матвееву, ну, бригадира штукатуров. "Мои, говорит, ничего, песни поют. А одна комната ошалела. Чемоданы собирают".