Людмила Старцева - Моя жизнь с Евдокией

Нынешним летом старуха пристрастилась гулять в парке, что неподалеку от дома. Народу в парке было немного, в основном, такие же старухи, как она. Но все они были при деле. Старухи с внуками, старухи с собачками, старухи с колясками. Встречались даже старухи со стариками. Что было особенно обидно.

На старуху никто не обращал внимания, и она в одиночестве курсировала по аллеям парка, делая вид, что занимается спортивной ходьбой.

Однажды, на дальней аллее, ей повстречалась молоденькая березка, сломленная практически пополам. Это было так печально и невыносимо глазу, что старуха, не задумываясь, развязала поясок, поддерживающий юбку, и с его помощью, и с помощью подобранной палки, наложила шину на перелом. Немного постояла, убедилась, что березка стоит, не падает, и пошла домой, поддерживая руками спадающую юбку.

Назавтра, собираясь на прогулку, она прихватила с собой пластиковую бутылку с водой. Березка слегка подувяла, опустила ветки вниз, но все же была жива. Старуха полила ее из бутылки, и пошла ходить по аллеям, совершая круговое движение так, чтобы каждый раз проходить мимо подпоясанного деревца.

Целую неделю она носила с собой воду для березки. А в начале следующей недели она застала вместо дерева огромную яму, в которой рылся энергичный экскаватор. Фонтан строят — радостно сообщил ей пробегающий мимо старичок в кедах.

Старуха постояла, попила воды из бутылки и пошла домой. Там она достала из плательного шкафа укутанную в наволочку пенсию, сходила в цветочный магазин и вернулась оттуда с лимонным деревцем в пластиковом горшке.

Она уже привыкла любить и не хотела больше отвыкать.

Он был маленьким. О таких говорят — метр с кепкой. Поэтому в женщинах он изначально оценивал талию. Лицо вблизи не рассматривал, потому как, пришлось бы задирать голову, что унизительно. Если талия соответствовала, он отходил на несколько шагов, и уже оттуда изучал лицо и ноги. Крайне редко эти три параметра — талия, лицо, ноги — гармонировали между собой. По этой причине он находился в состоянии хронического поиска. Но это — летом.

Зимой талия исчезала. Все эти шубы, дубленки, куртки, толстые свитера делают женщин квадратными. Согласитесь, какая талия может быть у квадрата? Зимние женские ноги тоже закамуфлированы сапогами-брюками. Остается лицо. Но делать выводы о женщине в целом после осмотра ее лица — это все равно, что покупать кота в мешке. И он ждал весну.

Весной прорезались ноги, но представление о талии все еще было смутным. А вот летом…

Однажды, перебегая глазами от талии к талии, он встретился с другими глазами, большими и серыми. И влюбился сразу и навсегда, даже не рассмотрев толком талию с ногами. Он был выше ее на три сантиметра, и казался себе большим и сильным. За это любил ее еще больше.

А ей нравились высокие мужчины. Поэтому она ходила с высоко поднятой головой, тянулась своим маленьким личиком к проплывающим в вышине мужским лицам. Как подсолнух к солнцу. И тайно мечтала о двухметровом принце.

А этот, маленький, пусть пока будет. Должен же кто-то быть рядом.

Она любит его. Безмолвно, безнадежно.

А он любит пельмени. Со сметаной.

Зато ее любит мама, и ждет по вечерам с работы.

Маму любит ничейный кот, которому та выносит плошку молока.

Кота любит мальчик, бабушкин любимец, но папа против кота в доме. От кошек одни блохи, говорит он.

Папу любит сотрудница — старая дева, живущая с мамой.

А папа ест пельмени, и смотрит в окно.

За окном весна и девушки с немыслимыми ногами. Которых тоже кто-то любит, или вот-вот. Потому что весной все начинены любовью. Даже пельмени.

Они дошли до магазина, и мама сказала:

— Стой тут, никуда не уходи, я скоро приду.

И ушла. А он остался стоять. И стоял так довольно долго. Потом еще долго. Потом еще. Потом вдруг понял, что мама уже не придет. Никогда.

Сначала он тихонько заплакал. Но потом вспомнил, что мама не одобряет слез. И плакать перестал. Но тут же вспомнил, что мамы у него больше нет, и зарыдал в голос.

Вот почему-то плачешь глазами, а течет из носа. Он попытался вытереть сопли рукавом, но только размазал их по щекам. И от унижения, что вот стоит он с распухшим носом, весь в соплях и слезах, как выброшенный за дверь щенок, он завыл отчаянно и вдохновенно.

— Ты чего ревешь? — возле него притормозила тетенька с двумя красивыми пакетами.