Людмила Старцева - Моя жизнь с Евдокией

У Дуси на жука свои виды. Всю фауну и флору она оценивает по шкале «съедобно — несъедобно». На мой взгляд, жук выглядел крайне не аппетитно, да еще с этой ниткой, висящей из попки.

Насекомый тем временем, поднатужившись особо интенсивно, потерял равновесие и наступил Дусе на лапу. Дуся с перепугу гавкнула. Жук с перепугу покакал и убежал в заросли.

— Эх, ты, трусиха — сказала я лицемерно, так как сама побаиваюсь таких вот — больших и черных.

Дуся хотела достойно парировать, но в процессе поиска соответствующей моменту фразы, уснула — жарко все-таки. Я тоже задремала было, но тут пришла Соня и спросила — что это вы тут делаете?

— Иди-иди куда шла — сказали мы с Дусей хором. Соня обиделась и полезла на шелковицу.

— Я тоже так могу — пробормотала Дуся и уснула.

А я было вновь задремала, но тут обнаружилось, что у муравьев есть дело. И мы с Дусей лежим аккурат поперек этого дела.

И муравьи стали нас преодолевать. Дусе что, у нее шуба еще зимнего фасона, не вылинявшая, а я практически голая, любой комар может обидеть. Пришлось отползать, бросив Евдокию на съедение муравьям.

Я лежала по другую сторону шелковицы, надо мной шуршала Соня, и дрема уж было накрыла меня мягким крылом, но тут пришла Дуся и спросила не пора ли обедать? И мы пошли в дом, а в спины нам из травы таращился большой черный жук. И какал.

К нам, обойдя весну на повороте, пришло лето. Ослепительное солнце, жарко даже в тени, все полезло из земли прямо на глазах. Теперь по утрам я густо посыпаю бутерброды зеленью лука и чеснока. Маленькая грядка под окном стоит в ожидании петрушки и укропа. Чуть позже появятся салат со щавелем, а там и до редиски рукой подать.

Кошки моего увлечения подножным кормом не разделяют, молодую траву в саду едят только в качестве прелюдии к полноценному обеду. Приходится варить суп.

Сегодня был гороховый. Кастрюля разделилась следующим образом: большое блюдо супа с кусочками мяса — кошкам, тарелка поменьше, с косточками — Дусе, ну и остатки, которые, как известно, сладки — мне.

Кошки едят не спеша, вдумчиво пережевывая каждую горошину. Евдокия быстро хлебает жидкость, сплевывая картошку, торопится добраться до косточек на дне миски. Я… а что я — выпиваю свой суп в три глотка и ставлю греться воду — предстоит мыть посуду. Обидно, да? Меньше всех ела, а мыть кучу тарелок — мне.

Дуся сложила косточки живописной кучкой у себя на коврике, лежит — любуется. Соня с Анфисой сидят неподалеку от коврика, любуются как Дуся любуется косточками, которых им тоже хочется. Кошки тешат себя мыслью — вдруг Евдокии срочно надо будет куда-нибудь бежать и косточки останутся без присмотра. Увы! Дуся, ласково улыбаясь в завистливые кошачьи глаза, с хрустом, чавканьем и поливанием слюнями коврика, съедает все. Потом еще и слюни подбирает. Потом идет на кухню и громко хлебает воду из ведра. Потом там же возле ведра с грохотом рушится на пол и засыпает.

А кошки еще долго нюхают собачий коврик. У кошачьей надежды, которая как известно умирает последней, девять жизней. Нюхать и нюхать.

А вообще, что касается еды, я к этому отношусь очень просто. Могу есть черную икру, могу — картошку в мундирах. По обстоятельствам. Причем, и то, и другое доставляет мне удовольствие.

Кошки любят разнообразие — чтобы в тарелке было много чего и всего понемножку.

Евдокия — жутко консервативна, в том числе в еде. Всяческие новшества наталкиваются на Дусины антипатию, подозрение и предубеждение. Дуся хочет, чтобы завтра было как две капли воды похоже на сегодня, послезавтра — на завтра и чтобы так было всегда. Это, по мнению моей консерваторши, называется стабильностью, а мои робкие попытки как-то разнообразить наш быт, содержимое тарелок и духовное наполнение, пресекаются в самой категорической форме.