Джоанн Гринберг - Я никогда не обещала тебе сад из роз

— Отвали, черт бы тебя побрал. Уймись!

— Я безумна… — прошептала Элен, угрожающе нависая в темноте. — Я безумна…

Дебора узнала голос Элен. Сила и жестокость этой женщины были всем известны, но сейчас Дебору почему-то разобрал смех, да такой естественный, словно она всю жизнь прожила хохотушкой.

— Думаешь, ты можешь тягаться даже с самым безобидным из моих кошмаров в самый спокойный день?

— Я все могу… — ответила Элен, но Деборе почудилось, что в ее голосе больше уязвленной гордости, нежели свирепости.

— Послушай, Элен. Ты подчиняешься тем же законам, что и я. Ты не сотворишь со мной ничего такого, что уже делает мое безумие — причем умело, стремительно и ловко. Спокойной ночи, Элен, возвращайся в кровать.

Не сказав ни слова, Элен развернулась и уплыла обратно по коридору, а Дебора впервые позволила себе немножко порадоваться проблеску разума. Лежа в кровати этими темными месяцами, она порой думала о той полумифической фигуре, о Дорис Ривере, которая жила в этих же палатах, страдала от тех же ужасов, видела, что вокруг никто особо не верит в ее выздоровление, и все равно поправилась, выписалась и приняла этот мир.

— Как она выносит этот хаос, день за днем? — спрашивала Дебора у Карлы.

— Наверное, просто стискивает зубы и борется каждую минуту, засыпая и просыпаясь.

— У нее есть выбор? Она может выздороветь просто потому, что сама так решила? — спрашивала Дебора; и в воображении ее Дорис была вялым, холодным призраком, тратившим всю свою энергию, чтобы выжить под Личиной.

— Мой врач говорит, что на самом деле мы сами выбираем свой путь.

— Я помню… — прошептала Дебора, — помню годы, прожитые в земном мире… — И она снова вспомнила Цензора («Теперь сделай шаг… а теперь улыбнись и скажи „Добрый день“»). На то, чтобы позволить себе Цензора для Видимости, ушло невероятное количество энергии.

— Я сдалась, потому что устала, просто устала бороться, — сказала она.

Как объясняла ей Фуриайя, здравый рассудок связан с необходимостью выбора и с проверками на прочность. Однако проверки на прочность для Деборы обычно устраивал Ир, и каждый раз это было шоком — змеи, падающие с потолка, появляющиеся и исчезающие места и люди, и болезненный удар от столкновения двух миров.

Фуриайя сказала:

— Не торопи новый опыт; сейчас, возможно, ты еще не знаешь, что такое здравый рассудок. Верь тому, что мы делаем, и верь, что глубоко внутри тебя скрыто здоровое сознание.

Но в тени ее разума все время пряталась тощая, сгорбленная фигурка, ждавшая, пока Дебора вспомнит о ней снова: Дорис Ривера, ушедшая в большой мир.

Наконец в один прекрасный день Дебора, сама не понимая почему, встала с кровати и прошла по коридору к выходу из отделения. Она ступила за порог. Серый круг ее зрения все еще был узок, но сейчас это не играло большой роли.

У двери на полу сидела мисс Корал с аккуратно свернутой самокруткой в зубах. Завидев Дебору, она улыбнулась своей обезоруживающей старушечьей улыбкой.

— Добро пожаловать на воздух, Дебора, — сказала она. — Я тут припомнила кое-что, если тебе все еще интересно.

— Еще бы, конечно! — воскликнула Дебора.

Она направилась к сестринской, где позаимствовала один из «официальных» пронумерованных карандашей и лист бумаги, чтобы вплоть до обеда, едва поспевая за мисс Корал, брать на заметку Абеляра и выдержки из «Медеи» [8] «Медея» — трагедия Еврипида. Впервые увидела свет в 431 г. до н. э. Входит в тетралогию, включающую в себя трагедии «Филоктет» и «Диктис», а также сатировскую драму «Жнецы». . Ей и в голову не приходило, что мисс Корал будет рада ее видеть или что Карла, приметив ее в холле, улыбнется и подойдет поболтать.

— Ну привет, Деб!

Вот так сразу подойти и завязать разговор — со стороны Карлы это был смелый поступок. Он свидетельствовал о доверии и трогательной преданности, поскольку, как правило, гораздо безопаснее было выждать и понаблюдать, в какую сторону изменился человек, который давно не показывался, а уж потом приближаться. Дебора не могла понять причин такой смелости и великодушия Карлы. На минутку она даже предположила, что Карла, вероятно, просто рада ее видеть. Возможно ли, что за пределами ее серого ви́дения существовала реальность?

«Страдай, жертва», — мягко произнес Антеррабей иносказательные ирские слова приветствия. Повинуясь ему и его требованию, пределы ее зрения начали расширяться, и в них даже забрезжило нечто, похожее на зачатки красок, хотя мир и оставался пока бесцветным.