Андрей Анисимов - Мастер и Афродита

Поразмыслив таким образом. Шумов вернул конверт.

– Передай уважаемой Зинаиде Сергеевне, что я не пойду против коллектива и, если письмо подпишут все, я присоединюсь, но ни первым, ни вторым, ни третьим я его не подпишу.

Миша благодарно кивнул и, убрав конверт, протянул руку для прощания. Душевным движением Шумова было руки Мише не подавать, но после небольшой паузы Иван Иванович улыбнулся и пожал дрожащие пальцы Павшина.

Проводив референта, Иван Иванович вернулся в столовую.

Адмирал, покончив с гусиной ножкой, рассказывал Марии Ивановне полуприличный анекдот. На тарелке Шумова поджаристая гусиная плоть выглядела аппетитно, но Шумов есть расхотел.

– Мать, принеси армянского бутылочку, того, что Ашот привез, – попросил он жену, усаживаясь за стол.

– Отец, ты чем-то расстроен? – спросила наблюдательная супруга.

– Не приставай, мать. Дай сперва выпить. У меня чувство, что в нужник провалился.

Адмирал только закончил с анекдотом и теперь, услышав про нужник, хотел рассказать еще один, связанный с этим словом, но, увидев армянский коньяк, оживился и подставил свой хрусталь.

– Давай, адмирал, выпьем за хороших людей! – предложил Шумов. – Их у нас куда больше, чем дерьма.

Адмирал против тоста не возражал и с удовольствием глотнул армянского коньяка. Мария Ивановна успела подставить поближе к гостю вазу с фруктами.

Адмирал отщипнул виноградинку и ловко забросил ее себе в рот. Шумов выпил рюмку целиком, как пьют водку, и зажевал лимоном.

– Скажи, Павел Андреевич, вот у вас на флоте гниды встречаются?

Адмирал задумался.

– На кораблях – редко. Среди сухопутных морячков по штабам отыскать можно. А на корабле гниде каюк. Там коллектив с таким жестко поступает.

Коллектив мудрый воспитатель. А что ты, Иван Иванович, вдруг о дряни заговорил?

– Мальчишка из Министерства культуры настроение испортил.

– Такой сопляк мэтру? Настроение? Не пойму.

Объясни, если не секрет. – Адмирал вытер губы салфеткой и достал портсигар. – Мария Ивановна, подымить позволите?

– Курите на здоровье. Сейчас пепельницу подам, – вскочила со своего стула хозяйка.

– Я этот портсигар неделю назад зарядил. Одну сигарету в день позволяю. Врачи заели: не кури, не ешь жирного, не пей… А для чего тогда жить? – Адмирал медленно достал сигарету, помял ее, пошарив по карманам, извлек золоченую зажигалку. – Вот она, моя подружка. Лет двадцать ей, с колесиком, теперь таких не делают. Ронсон. Мне ее английский адмирал в Мурманске подарил. (Мурманск адмирал произнес по-морскому, с ударением на "а".) На юбилей порта на своем флагмане к нам в гости пожаловал.

Старый моряк. Еще в Мурманск в войну караваны с подмогой приводил. Студебеккеры, тушенка, шоколадик… Башкой рисковал… Ну, что там у тебя, Иван Иванович? Чем мальчишка расстроил?

– Есть у нас начальница. Воблой мы ее зовем.

Мальчишка от нее письмо мне приволок. Хочет Вобла одного художника из Союза выпихнуть. Вот и прислала письмецо мне на подпись. Понимаешь, Павел Андреевич, первому. Выходит, я подлец из подлецов, если с меня такое дело она решила начать. Обидно мне.

– Чем же этот художник провинился? – Адмирал смачно затянулся сигаретой и, подержав в утробе табачный дым, с сожалением выпустил его тонкой струйкой.

– Кого из Союза гнать надумали? – напряглась Мария Ивановна. Жена Шумова знала почти всех живописцев, их жен и детей. Помнила и бывших жен, оставленных художниками, и всегда поздравляла тех с рождениями и именинами, пыталась помочь, если у женщин случалась какая нужда.

– Темлюкова Константина Ивановича.

– Вот те раз! Доигрался батюшка. Беда, мужик-то больно хороший…

– Так что же натворил этот хороший мужик? – поинтересовался адмирал. – Погоди, Темлюков? Я же его знаю. У тебя на рождении в прошлом, нет, позапрошлом году был. Такой сухонький, моложавый.

– Он самый. – Иван Иванович налил себе и адмиралу. – Давай еще по одной махнем. – И, не дожидаясь поддержки, глотнул снова полную рюмку. – Темлюков, конечно, дел наделал. Я, Павел Андреевич, Темлюкова не поддерживаю и поступок его не одобряю, но одно дело это, а другое – то…

– Так объяснишь ты наконец, что же натворил этот Темлюков. – Адмирал с сожалением затушил чинарик в хрустале пепельницы и уставился на Шумова.

– Тут в двух словах не расскажешь, – задумался Шумов.

– Расскажи в трех, – посоветовал адмирал.

– Художник Темлюков большой, что и говорить. Бог ему не пожалел, отвесил таланту щедро.