Андрей Осипович-Новодворский - Эпизод из жизни ни павы, ни вороны

Анюта — попова дочка. У нее черная коса по пояс, брови — как намалеванные, рот — как вишня, зубы — какие бывают только на выставке американских специалистов по этой части, крепкие красные руки, а цвет лица, грудь, стройность и в особенности огромные черные глаза — такие, что если б ее показать в Петербурге, то я и не знаю, что бы из этого вышло! Кроме того, у нее есть две пары волов, три коровы, из которых две с телятами, пара добрых серых кобыл, очень плодовитых, две дюжины полотняных сорочек и прочего и по крайней мере тысячи три деньгами. В последнем обстоятельстве не может быть никакого сомнения. Отец Иван хотя и жалуется постоянно на бедность, но всем известно, что у него денег должно быть достаточно. Куда ему девать? Два сына в семинарии учатся, за них немного платить приходится, старшая дочь замужем; дома — только Анюта, семнадцати лет, Феоктиста — шести и Елеазар — четырех. Жена умерла два года назад, в ночь перед днем св. Андрея Критского. Старая просвирня Аграфена ухаживала за больною и, по словесному завещанию покойницы, получила старый капот, перину, на которой лежало тело, и три еще довольно крепких рубахи. Отец Иван от себя присовокупил двух поросят и меру пшеницы. Она всегда может засвидетельствовать, какие у батюшки достатки.

К хозяйству Анюте, заменившей мать, не привыкать стать. Егор Матвеич не раз имел случай видеть, с какою заботливостью она вытирала носик Фофочке или застегивала панталончики Лизарке. Что же касается до обращения, манер, умения принять и так далее, то в этом отношении нельзя было и требовать ничего лучшего. Я даже изумился, когда в первый раз увидал ее в роли хозяйки.

Это было на третий день после нашего приезда. Мы с Надеждой Александровной явились к о. Ивану с первым визитом и чинно сидели в «зале» на жестком диване, под орех, обитом пестрым ситцем. Зеленые цветы и красные птицы на белом фоне. Ряд таких же стульев стоял вдоль голых, смазанных белой глиной стен. Перед диваном помещался круглый стол с желтою скатертью. На стене висело зеркало, и под ним — ломберный столик. (О. Иван любил иногда в стуколку поиграть, если бывали гости: Егор Матвеич, Аполлинарий Филимоныч, о. Степан с женою — из с. Початки, да из города кой-кто.) На окнах были цветы и белые занавески. Пол смазан салом, и на нем, от дивана до противоположной двери, разостлана полотняная дорожка. По этой дорожке большими осторожными шагами, поворачиваясь на ходу всем туловищем, медленно прогуливался о. Иван, высокий и худой мужчина, в сером подряснике, с проседью, плешью, длинным носом, длинными руками и желтым лицом. Анюта сидела на стуле против нас ровно, прямо, со сложенными на коленях руками и опущенными глазами, — как подобает благовоспитанной барышне.

Разговор очень скоро истощился. О. Иван делал молча три-два оборота по своей дорожке, потом останавливался возле нас, брал в кулак свою длинную, жидкую бороду и вопрошал:

— Так вы, значит, из столицы в наши палестины? Хе-хе!.. Что ж… Милости просим!.. Милости просим!

Он обеими ладонями гладил волосы, поворачивался и снова принимался ходить, медленно потирая руки. От времени до времени он подходил к окну, нагибался и смотрел куда-то с выразительной улыбкой человека, поймавшего вора на месте преступления.

— А староста-то новых лошадей купил! Ишь как танцуют! Доволен!

Замечание относилось к Анюте.

— Я видела, папенька. Карие.

— Карие, карие… Рублей полтораста дал. Ах, ско… А еще Лазаря пел: «Нi копiйки немае»…

Он отходил от окна и снова продолжал прогулку.

— Сегодня отца благочинного видел. Новые сани купил.

— И матушку видели, папенька?

— И матушку… Хорошие сани, с кожаным фартуком и подушками. Мабуть, дочь собирается выдавать… Так в наши Палестины? Хе-хе!..

Окно, как магнит, притягивало к себе о. Ивана и вызывало прежнюю улыбку.

— Ишь как! Ишь…

— Анюта! — крикнул он наконец так неожиданно и грозно, что та вздрогнула, и нам стало неловко. — Да скажи что-нибудь! Что сидишь, словно воды в рот набрала.

— Вы любите картинки? — обратилась к нам Анюта, с необыкновенным тактом и легкой дрожью в голосе.

— Картинки! — едко повторил отец Иван. — Нашла чем удивить! Столичных гостей так принимает! Расскажи уж лучше, как у нас тут куры, гуси… Ах ты, Господи! — вздохнул он через минуту. — И то сказать: одичаешь тут…

Он медленно направился к двери и вышел из комнаты.

Но отчего бы, спрашивается, и не картинки? Мы любили картинки. Анюта принесла несколько истрепанных нумеров «Нивы», и мы начали перелистывать. Она была очень мила (конечно, не «Нива») и рассказала много забавных историй. Отец, очевидно, влиял на нее удручающим образом, и в его отсутствие она совсем перерождалась.