Олег Лукошин: Капитализм

— Или вот скамейки взять, — бормотал пенсионер. — За три дома отойти пришлось, чтобы свободную найти. А что, домоуправление больше не работает, что ли? Тяжело им два камня да деревянную перекладину у подъезда поставить? Не хотят работать! Вот она где, загвоздка!

— Да как работать-то, как, объясни мне! Даже бурлаком без блата не устроиться. Я не представляю, что надо сделать, чтобы стать инженером. Только людей грабить остается. Но не хочется мне грабить, пойми!

— Я о лекарствах и не говорю, — входил в раж дед. — Мне как инвалиду льготные полагаются. Так ведь днем с огнем их не сыщешь! Где вот они, настоящие капиталисты, чтобы стариков лекарством обеспечить? Капитализм — ничего, пусть будет капитализм, раз ничего другого нет, только не хотят у нас люди работать. Не хотят.

Максим осекся. Взглянул на старика пристальнее.

«Так, значит, принимаешь ты капитализм?»

Лихорадочно вгляделся он в медали: «40 лет Победы», «50 лет Победы», «60 лет Победы». Одни юбилейные.

«А где же боевые, батя?»

Поднялся он на ноги.

— Да не ветеран ты никакой! Потому и капитализм в душу запустил! Поэтому и не крепки идеалы твои! Поэтому и рад ты губернаторским подачкам!

— Или вот транспорт, — произносил старик. — Разве пенсионеры не заслужили сидений с подогревом…

Не то, понимал Максим, не то. Не опора эти люди, не стержень. Нельзя их больше в расчет принимать.

На дело они с Сидишником пошли. Тяжело, нутро ноет, мыслям неспокойно. Вспомнились слова из «Капитала»: «Труд — это процесс, который совершается между человеком и природой. В этом процессе человек своей деятельностью опосредует, регулирует, контролирует обмен веществ между собой и природой».

Вскрыли дверь. Вошли.

Сидишник в зале орудовал, Максим в спальню полез. Сидишник — любитель техники, всегда ее забирает. У него и свои каналы сбыта есть. Технику любит, а музыку отстойную слушает. Лохопоп какой-то.

В шкафу Максим ковыряется. Нихитрый тайничок в белье отыскался быстро, но оказалась там всего пятисотрублевая купюра. Тухлая хата.

— Дяденька! — услышал вдруг сзади.

Вздрогнул. Обомлел даже.

За спиной стояла девочка лет пяти. И кулачок к нему тянула.

— Возьми денежку! — ладошкой маячит. — Денежка хорошая, круглая.

Совсем что-то плохо Максиму стало.

— Что там? — подскочил на звуки Сидишник. — Эге, откуда она вылезла?

— Не заметил, — отозвался он. — Может, на кухне была.

— Денежка, — повернулась девчушка к Сидишнику. — Ты хотел денежку? Одна всего, но не жалко.

— Ну-ка, ну-ка, — присел тот на корточки. — Сколько тут у тебя?

Девочка разжала ладошку и опустила в ладонь Сидишника двухрублевую монету.

— О, как раз двух рублей на трамвайный билет не хватало! — обрадовался тот.

А Максима злость вперемешку со стыдом взяла.

— Отдай ей деньги, — выдавил он.

— Зачем? — вскинул на него глаза Сидишник.

— Отдай! — заорал Максим и бросился на напарника с кулаками.

И бил его, и бил еще, и хотелось бить его целую вечность, и удовольствие от этого избиения было единственным, чего просила душа.

Сидишник сбросил его на пол и принялся молотить в ответ.

— А еще я польку-бабочку танцую, — доносился писклявый голосок девочки.

— Так, — мрачно выслушал отчет Сидишника Черепан. — Значит, вот как все повернулось. Значит, такой вот праведник в наших грешных рядах завелся. Из-за двух рублей товарища избил.

Испытующе взглянул на Максима, тот взгляду не поддался и продолжал смотреть гордо.

— Он мне больше надавал, — ответил.

— Правильно сделал. Что это вообще за жалость в тебе проснулась? Если хочешь выжить в капиталистическом мире — никакой жалости!

И, уже удаляясь, добавил:

— Месяц на хлебе и воде. Ни копейки с дел не получишь.

Понял Максим в тот момент, что заблуждался и в нем, и в других пацанах, и вообще во всей лихой бандитской жизни.

Ночью видение ему было. Видимо, сон, но очень явственный.

Пришел к нему Великий Капиталист. Он не представился, но Максим как-то сразу вдруг понял: это и есть он самый, Великий Капиталист. В черном фраке, в цилиндре, с тростью, страшный и омерзительный.

— Пока я с тобой хорошо буду говорить, — забубнил он высокомерно и неприятно. — Не уяснишь сказанное — пеняй на себя.

— Недовольны мы тобой, — продолжал, — все адепты рыночной экономики недовольны. Чувствуем, что вызревает в тебе сила, которая может быть направлена против нас.