Александр Нежный - Там, где престол сатаны. Том 1

Будучи очевидцем стольких чудес, о. Маркеллин еще при самых первых тревожных слухах был непоколебимо уверен, что преподобный ни в коем случае не попустит совершиться затеянному новой властью освидетельствованию мощей, иначе же говоря – несомненному надругательству. В самом деле: что освидетельствовать? Всечестные останки? Уже было. За семь с лишним месяцев до прославления, в январе, прибывшая в монастырь комиссия Святейшего Синода могилу старца вскрыла, гроб извлекла и обнаружила в нем сохранившиеся Симеоновы кости, а также рыжеватые, сильно тронутые сединой волосы головы и бороды. В таком виде святые мощи летом переложены были в новую домовину, а та помещена в раку.

(В последовавшую за вскрытием могилы ночь многие наблюдали вставшее над окрестными лесами багровое зарево – будто бы от сильного пожара. Маркеллин, в ту пору звавшийся еще Кузьмой и несший послушание на кухне, где, как некогда преподобный, колол дрова, небесного знамения не видел, но в истинности рассказов о нем не сомневался. Всевидящим оком не упуская даже самых малых событий, происходящих в сотворенном по Его слову мире, Господь не мог остаться безучастным к намерению воздать Симеону давно полагающуюся ему славу и, зажегши ночное небо, укреплял православный народ сим знаком Своего несомненного благоволения к старцу).

Спрашивается: для чего теперь еще одно освидетельствование? Какой обман желает обнаружить прибывшая в монастырь советская комиссия? Разве таил кто-нибудь от народа, что во гробе тело старца предалось тлению? Напротив: объявили вслух всей России, тем самым вызвав у весьма многих едва ли не разочарование в Симеоне. Раз плоть дала себя червям могилы, то, стало быть, и святость не та. Богом отмеченному человеку червяк-де не враг. Стали даже рассуждать о нескольких видах святости, относя к преподобному наименьший, тот, который действителен лишь при жизни и прекращается с кончиной. Наши православные бывают хуже еретиков, ей-Богу.

Так думал о. Маркеллин, с каждой минутой, впрочем, теряя надежду, что до вскрытия не дойдет.

По причинам, ведомым лишь Господу и преподобному Симеону, старец не хотел себя защищать. Из гроба добровольно шел на поношение.

Смятение охватывало о. Маркеллина.

Однако не только собственная неспособность уразуметь тайный смысл происходящих событий мучила его. Ведь ежели старец доселе не привлек бесплотные и необоримые небесные силы для противодействия сатанинскому умыслу, то, весьма возможно, он с точно таким же смирением примет и вторую свою посмертную Голгофу – похищение мощей. Что открывалось преподобному в будущем, какую славу Творцу всего сущего прозревал он вслед за поношением сего времени – этого о. Маркеллин знать не мог. Ему следовало отсечь свою волю, все передоверить божественному промыслу и, безропотно склонив голову, промолвить: не как я хочу, но как Ты. Монах своевольный – разве монах? Учитель иноков, преподобный отец наш Феодор Студит наставлял братию монастыря своего отсечением воли закалать себя в жертву и приносить ее на духовном жертвеннике в воню благоухания Владыке Богу.

Господи, помилуй.

Но никак не мог о. Маркеллин истребить в себе желание оградить преподобного. Душа рвалась на части, и сердце исходило кровью. Где было взять сил терпеть унижение, которому собрались подвергнуть великого старца?! А кто, братья, прежде всех виновен, что новые агаряне уже приступили к любимому гробу? Кто был раб нерадивый? С кого будет особый спрос на Страшном Суде?

На каждый из этих палящих вопросов о. Маркеллин со скорбным сердцем отвечал: «Я. С меня».

Был у него месяц назад откровенный разговор с одним забредшим в монастырь Божьим человеком, неведомо как добравшимся до Шатрова с кавказских гор, где по своим пещерам сидели отцы-пустынники, неустанные молитвенники и стойкие постники. Уже доносились отовсюду известия о поруганиях православных святынь. Вот и странник шепнул о мощах Феодосия Черниговского, что их вскрыли, нашли нетленными и, напугавшись, по секретной и скорой почте снеслись с самим Лениным и лично от него получили приказ немедля доставить святые останки в Москву. «Похитили?!» – ахнул о. Маркеллин. «Ночью, – с мрачным огнем в запавших глазах молвил его собеседник. – Тебе надо, – немного помолчав и оглянувшись, продолжил он (и о. Маркеллин вслед за ним в своей же келлии тревожно оглянулся), – самому… Понял?!» Отец Маркеллин кивнул, хотя от внезапно нахлынувшего на него ужаса утратил всякую способность к соображению. «Не дожидаясь… Понял?!» Отец Маркеллин снова кивнул. Сердце холодело и обрывалось. «И на Кавказ. В Сухум. Там отыщешь рабу Божию Анастасию, адресок я тебе дам. Она все устроит. Понял?!» Отец Маркеллин подавленно молчал. «Великое дело совершишь. Святые мощи избавишь от поругания, а может, от истребления. А в пещере им до лучших времен покойно будет. Или уж, – вздохнул и перекрестился Божий человек, – до самого до конца».