Александр Нежный: Там, где престол сатаны. Том 1

Найдется – я знаю – немало охотников объявить мое сочинение ядовитой ложью, преследующей разрушительные для Православной Церкви и, стало быть, для России цели. Тотчас расползется слух о моей несомненной причастности к жидомасонскому заговору, а какая-нибудь из мерзких газетенок, громадное количество которых есть наивернейший признак распространившегося повсюду духовного педикулеза, обнародует неопровержимые сведения о том, что я состою в ложе «Утренняя заря» и достиг посвящения в тридцать третью степень.

Заранее смеюсь. Хотя от зловеще-постных физиономий, выглядывающих из газетного листа (формат, как правило, А2, в половину увядающей «Правды»), иногда становится не по себе. Раскалывая топором набитую еретической заразой голову, православные мстители обретают ни с чем не сравнимое блаженство честно выполненного религиозного долга. На шестую заповедь им плевать. Они совершенно уверены в том, что благословивший их на прополку человеческого сорняка священник убедит Господа не отворачиваться от принесенной Ему жертвы.

Сдается мне, однако, что мое повествование вообще мало кому придется по вкусу. Отчего? – меня спросят. Да оттого, что горькие источники питали его; что в наше время искреннее отношение к Церкви как к Дому Бога живого до скорби редко. Либо лицемерие, либо политика (худший вид лицемерия). Помилуйте! Когда вчерашний секретарь обкома и член ПБ (то есть душитель Церкви по долгу), зажав в мясистом кулаке свечу, в пасхальную ночь стоит в храме, огражденный барьерами и толстошеими охранниками от плотной толпы молящегося народа, – не является ли само его присутствие наглым вызовом Небу, милосердие которого, разумеется, беспредельно, но гнев праведен и суров? А генералы, табуном кинувшиеся в купель? Бандиты, повседневно жрущие человечину, но в среду и пятницу берегущиеся скоромного? Чиновники, в своих окропленных святой водой кабинетах готовые выклевать у просителя его робкое сердце? Жилистые пристяжные атеизма, теперь услужливо влезшие в апологетический хомут?

Ветхозаветная ярость бушует во мне, пригибая тощенькую евангельскую любовь.

Простите.

Но как ни понуждаю я себя к примиряющим размышлениям о неоднозначности человеческой природы, чему примером служит чудесное превращение Савла или чистосердечный порыв распятого по правую сторону от Спасителя Дисмаса, разбойника благоразумного, – я не нахожу в себе нравственных сил вообразить всех этих понацепивших на себя православные крестики уродов действительными христианами. (Впрочем, я, вероятно, тем самым подписываю приговор и себе.) Все христианство вообще выше разума; я понимаю. Савлу был голос с Неба, его поразивший до сокровенной глубины; он ослеп и прозрел, уверовав. В миг иссушающей Христа тоски Дисмас стал Ему другом. А они?

Есть также род людей, чье призвание – оцеживать правду. Одному из них, литератору средних лет, с маленькими карими глазками под выступающим лбом, дали на отзыв мою рукопись. Он принадлежал к новообращенным. Со свойственной им решимостью всецело посвятить себя православному делу, он стал служить (за небольшие деньги) в «Ежемесячнике Московской Патриархии», где опубликовал несколько статей о Патриархе Тихоне (Беллавине). Не могу сказать о них ни единого доброго слова. Зависть тут совершенно ни при чем, хотя, признаюсь, пару раз меня кольнула ревность собирателя, вдруг обнаружившего в чужих руках давно и страстно преследуемую им редкую книгу.

Объясню.

Он первым ввел в оборот несколько документов из архива Лубянки – в том числе протоколы двух допросов Святейшего той поры, когда Патриарх был в узах, то есть находился даже не под домашним арестом, а во внутренней тюрьме ОГПУ. Эти протоколы, однако, он подверг тщательнейшей цензуре, изъяв из них все, что свидетельствовало о слабости Патриарха: его признания, уступки, его раскаяние. Ущербные люди! У одних – топор, у других – какой-нибудь необходимый для оскопления инструмент, скорее всего – бритвенно-острый нож, которым они, трепеща от тайного наслаждения, режут беззащитное тело бедной правды. И во имя чего, о Господи, приносят они свою лишь по виду бескровную жертву? А вот, видите ли, для безупречного во всех отношениях жития , в назидание и воспитание колеблющегося народа. Им невдомек, что в мрачном состязании богоборцев наш Тучков далеко опередил проконсула Квадрата и что объявшее старца Поликарпа, епископа Смирнского, пламя милосердней, чем та нравственная пытка, которой семь лет без передышки колесовали Патриарха Тихона.