Александр Нежный - Там, где престол сатаны. Том 1

– Кого?! – забывшись, в тревоге воскликнул о. Александр.

– Повторяю для тугоухих, – недовольно проговорил председатель комиссии. – По просьбе присутствующих здесь служителей культа вот этого гражданина монаха и этого гражданина попа я определяю стоять непосредственно у гроба. Они будут извлекать кости Симеона и предъявлять их сначала доктору, затем мне, а потом и остальным членам комиссии. Ну давайте, давайте. Зря время теряем. Уже половина двенадцатого.

Отец Маркеллин звался в Шатрове «гробовым» по своему многолетнему монастырскому послушанию – заботиться о раке с гробом и мощами преподобного. Все годы был он при мощах почти неотлучно, отходя от них лишь на короткий сон и трапезу. Зачастую же, по благословению отца-наместника, и спал в храме, возле раки, и говорил братии, что всякий раз пробуждается с чувством неизъяснимой радости, словно в ночном забытьи благодать великого старца осияла его. Он говорил также, что Господь сподобил его, недостойного иеромонаха, быть свидетелем многих чудес, произошедших от святых мощей. В подтверждение своих слов особенно близким ему насельникам обители он иногда предъявлял сшитую им собственноручно из больших и плотных листов бумаги тетрадь, содержащую исключительную по точности и достоверности летопись всех случившихся в годы его послушания замечательных событий. Одной из первых была запись об исцелении дрожащей девочки шести с половиной лет. Отчего она дрожала , в чем заключалась ее болезнь: в медленном ли движении крови, вызывающем ощущение мучительного холода, или в постоянном воспоминании о пережитом, может быть, даже и в младенчестве сильнейшем душевном потрясении, – о. Маркеллин не знал. Но собственными глазами видел, и ушами слышал, и в летописи своей отметил, что на пятый день слезной молитвы у мощей преподобного мать девочки с воплем изумления и счастья всех оповестила, что ее дитя более не дрожит . «Исцелилась! – восклицала она, словно бы впав в кратковременное безумие, и, не веря глазам, лихорадочно, будто слепая, ощупывала девочку, и плакала, и повторяла: – Преподобный отче Симеоне… Преподобный отче Симеоне…» В голову о. Маркеллину пришла тогда мысль, что человеку перенести внезапное счастье столь же трудно, как и вдруг свалившуюся на него беду. На Господа положись – и все тогда стерпится: и горе великое, и радость большая. Само собой, этого он не писал в свою тетрадь, справедливо полагая, что размышления простого монаха не имеют никакого значения по сравнению с происходящими у раки чудесными событиями.

Вскоре после дрожащей девочки явилась молодая женщина, дворянка, объявившая наместнику, а потом и о. Маркеллину, что после неоднократных молитвенных обращений к великому старцу – и в церквях Орла, где она проживала в собственном доме на окраине города, и здесь, в Шатрове, куда вместе с мужем в минувшем году она приезжала трижды и всякий раз купалась в источнике, – она, наконец, зачала и родила сына, первенца, тогда как за семь лет законного и счастливого супружества ей не удавалось сохранить в своем чреве драгоценный плод.

Ее свидетельство о. Маркеллин приобщил к прочим.

В сшитой им тетради отмечен был также поистине удивительный случай, который о. Маркеллин назвал про себя обретением блудного сына. Некий уже преклонных лет человек, коннозаводчик из Брянска, долгое время не имея вестей о единственном сыне и наследнике, соблазненном и уведенном из отчего дома актрисой заезжего театра, молился у мощей преподобного и просил дать ему откровенное знание о судьбе беспутного, но все равно дорогого сердцу юноши. Жив он или сгорел в необузданной разумом страсти, явится ли с повинной головой к отцу или след его уже простыл на этой земле – по наблюдениям о. Маркеллина, измученный неопределенностью старик чаял обрести уже не столько надежду, сколько ясность. Он провел в обители две недели, всякий день являясь в Успенский собор к часам и покидая его с окончанием вечерней службы. Никаких знамений, однако, не сообщалось ему. И вот перед самым отъездом, за чаем в монастырской гостинице разговорившись с приехавшим на богомолье с женой и двумя детьми почтовым чиновником, он узнал, что его сын живет в скромном одиночестве неподалеку от Шатрова, в Арзамасе, служит на городской почте и производит на всех впечатление милого, но чрезвычайно удрученного молодого человека. Надо ли говорить, что тотчас был заложен экипаж, который помчал отца на долгожданное свидание; и надо ли говорить, что три дня спустя отец и сын (и вправду весьма достойный и скромный молодой человек, вероятно, лишь по внезапному ослеплению давший увлечь себя заезжей диве), заказав благодарственный молебен преподобному Симеону, вместе молились у его раки.