Исаак Шапиро - Черемош (сборник)

Тикан завелся: так ему домой вертаться – или до мая подождать?..

– Можно и домой, – отвечают.

– Хватит брыкаться! Кончай дебаты! – вступил директор. – Паркет хлеба не просит. Верно, говорю, парень? И нам прямая выгода: паркет уже здесь, живой, – значит, клуб непременно построят. Есть к чему стены лепить…

Складировали груз на овощной базе. Сарай ветром прошит, в щели кулак войдет. Для паркета самый раз, чтоб намок. Но Тикану их дела не болят. У него иная забота: косит глаз на кладовщика. Тот втихаря брезент в куток заначил, как бы ненароком.

Тикан сам любитель прибрать к рукам, если не видят. Привычка такая с детства. Но чужую наглость не уважает. Решил: пусть кладовщик временно порадуется…

Когда ящики сгрузили, Тикан напомнил рабочим вернуть брезент в кабину, там ему место. И выразил вслух свое мнение о племени кладовщиков. Рабочие переглядывались, пряча улыбки.

В конторе после двора теплынь. Пахнет чаем, и от секретарши духами. На Тикана она без внимания, несет свою внешность мимо. Каблучки стукают, бедра играют. Мотнула завивкой в сторону Тикана:

– Вот телефонограмма для него.

Бухгалтер поднял очки на лоб, громко прочел:

– «Оплата… безналичный… отправить… лед. Подпись: Ковенко».

Пошли к директору.

– А шо не удружить хорошим людям, – директор поставил на бумаге закорючку. – Лед – тоже ходовой продукт. Верно, говорю, парень?

Тикану дали провожатого, чтоб не плутать, и через четверть часа они остановились у лимана. Тикан посигналил, открыл боковой борт.

Невдалеке семь-восемь человек копошились на закраине. В телогрейках, уши на шапках-ушанках опущены, валенки в галошах распоследнего размера. Тикан сразу отметил: работают мужики слаженно, без понукания. Одни долбили пешнями желоба и лунки, другие – крючьями тягали из майны лед и стесывали острые выступы. В стороне лежали заготовленные ледяные плиты.

Работяги приладили к плитам пеньковые ремни, впряглись по двое в лямку и поволокли льдины по гладкой, без заструг, дорожке. Они шли не спеша, вперевалку, как пингвины. У машины к открытому борту приставили настил.

Между тем Тикану давно хотелось отлить, а сейчас прижало – невмоготу. Не зря говорят: за чужими хлопотами себя забудешь. Встал спиной к солнцу, покопался в ширинке и заструил. Даже веки прикрыл, чтоб не отвлекаться.

– Кобель бесстыжий! Нас за людей не считаешь?!

Тикан и бровью не повел, был уверен: не ему орут. Но когда прекратил снег пятнать, услышал смех. Работяги покачивались от веселья. С чего бы? Сами, что ли, другие? И вдруг резанула догадка. Одно к одному сходится: походка, свекольные щеки, усов ни у кого и водкой не пахнет – все они бабы! А Тикан от солнца отворачивался, не от работяг…

– Обознался, бабоньки! Осечка вышла! Мой грех!

Хохочут.

Одна кричит:

– Может, еще согрешишь? У нас здесь банька близко!

Другая тут же затянула визгливо:

– А где ваши мужики? Тут мужичью силу надо иметь!

– Она у них с сивухой вытекла!

Смехи, подначки бабы сыпали вперебой – видать, изголодались по свежему человеку. Тараторят, что Тикан для выставки годится – хорош! – разглядели. Племенной бугай уже хромает в своей профессии, нужна замена. А девки в совхозе на винограде выросли, таких девчат и в Одессе нет…

Но шутейный треп не тормозил погрузку. Работали как на подряде. Гуртом заталкивали по настилу привычный груз, только лица еще гуще багровели с натуги.

Вскоре лед был вровень с бортами.

– Доброй тебе дороги!

– Приезжай, не пожалеешь!

Тикан отвез провожатого и заскочил в контору. Кабинеты пусты, двери открыты. Секретарша, не глядя, двумя пальцами подала накладную. Тикан торопился, но пару минут решил повременить: на секретарше была незимняя, прозрачная кофточка.

– Спасибо, милая. – Тикан осторожно погладил по спине.

Девка взбрыкнула:

– Руки!

– Я знаю, милая, на лимане банька. Вот бы нам попариться.

– Грубо ответить или как?..

Тикану – забава, сушит зубы:

– Как скажешь, милая, так и сделаем.

– Вам больше подходит с козой париться.

Уже за рулем Тикан утешал себя, что зацепка имеется, будет при встрече о чем поговорить. Хотя бы о козе. У Тикана правило: нет плохих баб, есть жены – зануды, а бабы все хороши. Жалеть их надо…

Оргеевская гостиница пустовала, и ему достался одноместный номер. Тратиться в ресторане не имело смысла. Тикан тут же, на тумбочке, прилежно, до последнего крошева, прикончил Стефкину стряпню и вышел в город.