Глеб Шульпяков - Фес

Тогда в Вене я понял, что меня устраивает в этой женщине все. Ее вечная “недосказанность”, “недовоплощенность”. То, как часто она давала мне возможность побыть одному, удаляясь в собственные мысли. Она оградила меня от своего прошлого. И о моем особенно не спрашивала. К тому же у нее был редкий для женщины дар не принуждать в лоб, не требовать.

А сделать так, чтобы я сам, якобы для себя, захотел то, что ей нужно.

Чисто азиатский метод, между прочим. Но мне, прагматику, это тоже нравилось.

В любви она была физически жадной, до болезненных крайностей – оставаясь внешне холодной, “нездешней” какой-то. Этот контраст, жара и холода, невероятно возбуждал меня. В сущности, я нашел в ней себя, свое отражение. Типичного представителя поколения, чья внешняя природа изменчива, управляема – а внутренняя непреодолима в последней правоте и цели. В чем состояла цель? Какой правотой обладала? Я не знал или не хотел знать. Потому что у моих сверстников эти цели часто оказывались не только непредсказуемыми, но и пугающе разными.

Представляя ее лицо, я никогда не мог увидеть его целиком, с фотографической точностью. Каждый раз оно ускользало, стоило мне вообразить его. Наверное, поэтому мне хотелось быть рядом как можно чаще – особенно когда мы расставались, пусть даже ненадолго. Чтобы не забыть лицо, удержать образ, рассеянный и неясный.

Удивительно, но и запахом своим она не обладала. Духи, шампуни, бальзамы – я знал их наизусть, мог с порога сказать, чем она пользовалась. Но как пахла она сама? Ее тело? Пепельный волос на борту раковины – вот и все, на что я мог рассчитывать.

В самолете из Вены мы пили пиво и вспоминали “нашу историю”. Однако билет в оперу найти так и не удалось. Куда он делся? Номер места она, конечно, не помнила.

В Москве мы стали жить вместе уже через месяц. Сначала в моей студии, за рекой, а потом, когда она забеременела, – в новой квартире рядом с офисом. Тогда же и поженились, тихим вторником где-то в Хамовниках.

Ее беременность нисколько не удивила меня. “Все идет по схеме, хранящейся на моем „диске”, – сразу же сказал я себе. – По плану, давно составленному в подсознании… Если не сейчас, то когда же?”

Кого мне хочется, мальчика или девочку, спрашивала она. Я отвечал, что мне все равно. Она обижалась, хотя в моих словах не было ни капли притворства. В глубине души мне действительно казалось безразличным, кто появится на свет, – лишь бы появился.

По моим подсчетам, в дни предполагаемого зачатия она жила с мамой (у той случился гипертонический криз). Это обстоятельство давало мне повод шутить, подтрунивать над ней. В ответ она демонстративно кривила губы, дулась. Говорила – “если не веришь, можем анализы, с точностью до суток”. И я видел, что она не понимает простой вещи – что в моем мире места ее измене не зарезервировано.

Чем больше выпирал живот, тем спокойнее она выглядела. Дизайн, игры в современное искусство – исчезли, отдвинулись на недосягаемый план. Теперь она входила во все обстоятельства будущей жизни. Часами изучала инструкции, читала книги. Так, словно беременность и рождение – это большое путешествие и нужно подготовиться к нему, запастись билетами и путеводителями.

Живот спустил ее на землю буквально. Летом на исходе седьмого месяца любимым местом в доме стал ковер. Разложив толстые глянцевые книжки – раскупорив коробки, – она часами сидела, поджав ноги. А я смотрел на нее и думал, что, наверное, так сидели ее прабабки – в каком-нибудь глиняном азиатском городе.

К нам часто заскакивал мой художник, “как бы ненароком” (по правде говоря, это я просил его). Рассказывал последние новости из “мира искусства”. Кто где какую акцию устроил, чем поили-кормили, что показывали. За сколько и кому продали, куда пригласили. Особенно любил сплетни на “больные темы”. Кто и как разорился, к кому какой отдел нагрянул, какой следователь. Сколько они просили – и сколько взяли. А если не дали, чем кончилось. Кто куда эмигрировал – и сколько смог вывезти.

В такие моменты она вопросительно смотрела на меня, и я поспешно переводил разговор на другую тему. Поскольку все, о чем рассказывал художник, могло случиться с нами, причем в любую минуту. И она это знала.

Все вопросы по обустройству семейной жизни по-прежнему решались мной. Но после разговоров с художником она не пропускала случая, чтобы спросить: достаточно ли у нас денег и в надежном ли месте они хранятся? Хватит ли заказов по работе на погашение кредита и на жизнь? или нужно убавить траты? и если нужно, зачем покупать вещи в дорогих магазинах? если можно взять старое у знакомых?