Владимир Маканин - Ночь… Запятая… Ночь

Но и он не настаивал. Оба лежали теперь в забытьи. Рядом с ней было уже не горячее, но надолго и надежно теплое, сильное его тело.

А ранним-ранним утром задуло на нее свежим холодком. Как раз с того боку… Его не было рядом. Как так?… Он же не мог сам выйти, ключи у нее… Она выскочила налегке к дверям, ревниво глянула там и здесь.

Почему не дождался, когда она проснется? Когда сделает ему утренний чай?…

Увидела на своем пальце поблескивающее кольцо. Нет, нет, ей не приснилось… вот оно.

Ой! ой!… В те ритмичные минуты Зинаида с кольцом перестаралась. От счастья, конечно. Дура. Надела, загнала кольцо так высоко, что теперь оно не сходило с пальца… В ту самую минуту… Кольцо слишком зашло, заскочило за вторую косточку. В той сладкой горячке.

Кольцо оплыло кожей с обеих сторон. Оно почти утонуло. Едва желтело.

Валентин появился, выйдя из душевой. Спокойный сильный мужчина. Сытый… Он так старательно причесывался. Он был одет, готов уйти, и Зинаида, заторопившись, не знала, как и чем удержать. Показала ему кольцо: мол, не сходит с пальца.

– Это испуг. Это от испуга. – Он прихватил кольцо двумя пальцами. Как клещами. И, не дергая, плавно стянул его.

И снова его ей надел.

– Носи на память.

– Дорогое?

– Нет.

Облегченно вздохнув, Зинаида подумала: а пусть и впрямь на пальце. На указательном… Пусть его сидит, пусть мерцает, будет что вспомнить!

Стоя у зеркала, она засмотрелась на отражение своих рук – неплохо, даже красиво!

Валентин тоже глянул в зеркало. При этом он вслух размышлял – он озабочен… Опять на каждой улице мент с автоматом… С картинкой…

С рожей… Составленный фоторобот… Видала такое?… Не так сильно, как вчера, но он озабочен. Разве она не слышала, что среди ночи опять был недалекий выстрел. Один… Один, Зина, но все-таки выстрел был.

Возможно, плаща экстрасенса в качестве личной жертвы было маловато. Было недостаточно. Что еще?… Нужно, Зина, что-то совсем личное. Близкое… Свое.

Зинаида ойкнула.

– Да, Зина… Да… Волосы! – вскрикнул он.

Взяв с полочки ножницы, он снял свою чудесную светлую челку. Как смахнул. Двумя-тремя быстрыми смелыми движениями… Затем еще одним движением. Еще на чуть.

Зинаида вновь ойкнула. Какая жалость! Да, да, оставшийся надо лбом короткий ежик был тоже ему к лицу, – неплохо, ничего не скажешь, но загубить такую красоту!

Он велел ей собрать упавшие волосы. Аккуратно. Нет, это нельзя выбросить в мусор – не надо, Зина, это очень личная жертва.

Так что же ей с ними делать? Собрать?… Да, да, она поняла. Собрать остриженные волосы в одну кучку. Зажать в кулаке и на улицу… И что дальше?

– И развеять по ветру, – сказал он. И поправил себя: – Рассеять.

Улыбнулся.

Зинаида еще и еще пыталась его запомнить… улыбку… слова.

– Рассеять? – переспросила про волосы.

– Да. По ветру.

В дверях, уже на самом пороге, Валентин стал на миг в позу сеятеля. Уже уходя… Показывая ей… Он сделал широкий, щедрый взмах рукой. Лихое, размашистое движение, каким сеяли у нас хлеб и зло во все времена. И хлеб и зло.