Деревья по обеим сторонам улицы тянулись к Кхиету своими ветвями. Снова вспомнилась ему Тхюи, девушка, которая так неожиданно вторглась в его жизнь и перевернула все его прежние представления, все его чувства. Почему в этом городе, на этой улице поставлены заграждения из колючей проволоки? Откуда взялись эти запретные зоны? Почему он, Кхиет, лишен права свободно гулять там, где ему хочется? Кто позволил прохаживаться по мосту Чыонгтьен, его любимому мосту, этим солдафонам в вечно расстегнутых рубашках, не сходившихся на волосатой груди? Ведь это его река, его родина. По утрам с реки тянуло болотной сыростью и холодом, от которого по телу пробегал озноб. А вечером легкая рябь покрывала поверхность реки, и от этого она казалась неприветливой, словно сердито хмурилась, недовольная тем, что ее покой нарушили чужеземцы, а он, Кхиет, остается безучастным.
— Нет, вовсе нет, — пробормотал Кхиет, как бы отвечая самому себе.
Вернувшись домой, он уселся за стол, но еда показалась ему невкусной. Хозяйка приветливо спросила:
— Сегодня у тебя опять был семинар?
— Да, — ответил Кхиет, накладывая рис в пиалы.
Внук хозяйки, весело блестя глазами, объявил:
— Завтра наша школа отправится на митинг перед университетом. А потом мы пойдем на демонстрацию протеста против воинской повинности, чтобы наших отцов не брали в армию.
— Я тоже пойду, — подхватила сестренка. — А дядя Кхиет там будет?
— Конечно, — сказал парнишка, ставя пиалу на cтол, — разве когда-нибудь бывало, чтобы дядя Кхиет не приходил?
Взглянув на поднос с едой, Кхиет подумал: как это хозяйка при такой дороговизне ухитряется кормить всех более или менее сносно? Ведь если раньше центнер риса стоил четыреста пятьдесят пиастров, то теперь он стоит семьсот, цена килограмма мяса подскочила от тридцати пяти пиастров до шестидесяти. А цены на товары, оказавшиеся в сфере долларового обращения, подскочили еще выше — ведь сто десять пиастров приравняли лишь к одному доллару! Воровство, взятки и казнокрадство стали обычным явлением.
— Ешь, сынок, — сказала хозяйка, подкладывая Кхиету вареного водяного вьюнка, — выучишься, будешь помогать людям… До чего же времена нынче неспокойные! — добавила она, шамкая беззубым ртом. — Уж и не знаю, доживем ли мы до лучших времен, я-то, конечно, стара, не доживу…
Семья у хозяйки была небольшая, и она относилась к Кхиету как к сыну. С нею жили два ее внука — дети ее сына, учителя, убитого в шестьдесят втором году за участие в «антиправительственных выступлениях», хотя он был всего лишь участником движения за мирное объединение страны. После его смерти в доме осталась только вдова с двумя детьми да престарелая мать учителя. Жена учителя была старше мужа, очень его любила. Она много внимания уделяла детям, работала не покладая рук и терпеливо сносила все лишения. Каждый день вдова с тяжелой ношей отправлялась на рынок Донгба, где продавала сладости.
Обед подходил к концу. Тяжелое чувство не покидало Кхиета.
— А ну, пострелята, бегите погуляйте, через двадцать минут приходите, будем заниматься, — сказал он ребятишкам.
Брат и сестра выбежали на улицу.
Кхиет пошел к себе. На столе он увидел конверт со штампом данангского почтового отделения. Наконец-то! Письмо от Винь Ко! Кхиет обрадовался. Вот уже два месяца он не получал от друга ни строчки. Кхиет сел за стол, вскрыл конверт.
Когда они еще учились вместе, Винь Ко часто цитировал изречение какого-то мыслителя о том, что искусство жить сводится к знанию приемов борьбы, нужно только твердо стоять на ногах и не упустить момент, когда понадобится прибегнуть к определенному приему. Сам Винь Ко именно так и жил, он словно ждал какого-то момента, и вот он и в самом деле наступил.
Это случилось в год окончания института. Винь Ко учился на два курса выше Кхиета и был старше его на три года. Приказ о мобилизации застал Винь Ко как раз перед самым получением диплома. Едва он получил диплом, как его тут же взяли в армию. Несостоявшийся преподаватель, которому так и не довелось встретиться с аудиторией, получил погоны старшины и был отправлен на место военных действий.
В письме Винь Ко сообщал, что ранен и сейчас находится в госпитале Зуй Тан. Пусть Кхиет извинит его за корявый почерк — он вынужден писать левой рукой. Винь Ко просил друга постараться выкроить время и навестить его — есть о чем поговорить. Кхиет задумался. Удастся ли ему вырваться? О том, чтобы поехать немедленно, не может быть и речи, во всяком случае, в ближайшие дни он определенно не сумеет выбраться. Если и удастся съездить, то лишь на будущей неделе. Он приложит к этому все усилия…
Читать дальше