Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

— Не могу я понять этого Смолдона, — сказал Хоуэл. — Какое он имел право вмешиваться в ваши дела?

Он плохо представлял себе Смолдона — в памяти осталась лишь быстрая походка, надменный вид, шепелявость, привычка прищелкивать языком и закатывать глаза в притворном раздражении. Хоуэл постепенно вспоминал его нагловатое театральное личико. Смолдон и раньше не вызывал у него симпатии, а теперь Хоуэл и вовсе испытывал к нему отвращение.

— Он хотел распоряжаться моей жизнью, — сказала Лпз. — Вечно шпионил за мной. Оп был с отклонениями. Слава богу, уехал. Мне кажется, Чарльз принял всерьез его болтовню.

— Я так не считаю, — сказал Хоуэл. — Чарльз умный человек. Он не позволил бы Смолдону ввести себя в заблуждение.

Дорога уперлась в шлагбаум; они свернули по стрелке, указывавшей направление объезда, и оказались на не знакомой Хоуэлу городской улице. Темные дома, изрезанные проемами арок, пестрели искаженными испанскими словами: «NOVEDADES, EXCURSIONES, ENTRADA, SALIDA, NO ESTACIONAR» [15] Новости, экскурсии, вход, выход, стоянка запрещена (исп.) . Люди с ружьями за спиной развешивали огромные объявления; Хоуэлу удалось разобрать лишь одно слово: «BANDO» [16] Указ (исп.) . .

Они въехали на рыночную площадь, когда стрелки городских часов показывали без пяти минут час и владельцы лавок уже закрывали витрины.

— Седрик говорил о танках. Что-то не похоже, — сказал Хоуэл.

— Мы можем поставить машину и перекусить.

— Пойдемте куда-нибудь, где подают нормальную еду, — добавил он, — хватит с меня Седриковых салатов.

— Такого места тут нет, — сказала она. — Если вы не боитесь подцепить дизентерию, мы можем пойти в «Отель сентраль». Это заведение не менее известно, чем «Ливерпул стрит стейшн» [17] Крупный лондонский вокзал. .

«Отель сентраль» помещался в пышном вычурном дворце колониальной эпохи, внутри которого пахло несвежими продуктами и прогнившей мебелью. Они присели на веранде среди молчаливых, меланхоличных людей, расположившихся в глубоких плетеных креслах и сплевывавших время от времени в надраенные до блеска урны.

Они видели часть рыночной площади с церквами, уходившими своими куполами и башенками в свинцовое небо. Тонконогие кошки с голодными мордочками и отвислыми, точно серые мешочки, животами начали осторожно пробираться между креслами в направлении обеденной залы. Женщина гнусавым голосом жаловалась кому-то на английском языке, что ее с друзьями не пропустили на охоту в горы. «Я буду требовать компенсации. Если ждут переворота, нечего брать с людей деньги».

Они вошли в зал.

— Я хочу бифштекс, — заявила Лиз. — С гарниром.

У меня белковая недостаточность.

— Что сказал бы Седрик?

— Мне какое дело? — отозвалась Лиз. — Я хочу недожаренный, под бордоским соусом.

Он заказал два бифштекса. Мясо было жестким, с голубыми прожилками. Капли жира плавали в соусе вперемешку с каплями крови. Лиз и Хоуэл переглянулись.

— В городе слишком много мулов, — сказал Хоуэл.

Они рассмеялись.

Кроме Лиз и недовольной путешественницы, в ресторане не было женщин. Мужчины перебрались с веранды, сохраняя гробовое молчание, и с мрачным видом принялись стоически поглощать поданную еду.

Кошка — кожа да кости, с маленькой злобной мордочкой пантеры — пристроилась под одним из столов.

Генерал Лопес смотрел с портрета, обрамленного пальмовыми ветвями. Его рука покоилась на головке ребенка, поднесшего ему букет маргариток, и отеческая любовь, которую излучал Лопес, заполняла весь зал.

На стене перед ними висело объявление, которое они уже видели на улице.

— Вы знали, что он еще и адмирал? — спросила Лиз. — Там написано, что Лопес присваивает себе право обыскивать дома без ордера, производить конфискацию имущества заключенных, арестовывать без предъявления обвинения, ограничивать свободу въезда в провинцию и выезда из нее, что он отменяет закон о неприкосновенности личности, свободу слова, печати и собраний. Все как обычно.

Двое коротко остриженных молодых людей в ладно пригнанных костюмах темного цвета, в ботинках на каучуковой подошве прошли к выходу. У каждого на правом плече висела сумка с фотоаппаратурой. Они шли в ногу.