Бориc Виан: Катавасия в Анденнах

За несколько часов плаванья Майор с Антиохом отошли на двести метров от берега и теперь могли насладиться панорамой города и видом на железнодорожный мост, чертовски искусное ювелирное изделие. Затем барка легла в дрейф, и минут через пять ее отнесло течением в песчаную бухточку, охраняемую подводной грядой коралловых рифов, где укрылся сторожевой отряд кишечнополостных животных, мадрепоров; так вот, к счастью для мореходов, эти полипы имеют обыкновение нажираться как свиньи. Перед тем как пристать к берегу, они промерили веслами глубину и, сломав оба, решили, что здесь, скорее всего, по колено. Майор спрыгнул и едва не утоп, потому что на свою беду угодил в океанскую впадину длиной со всю линию пляжа.

Наконец они обрели твердую почву под ногами, разделись до салатных шелковых подштанников, но оставили темные очки. Солнце раскочегарилось как паровозная топка, и новоиспеченные пляжники пообещали друг дружке с места не сойти, пока не изжарятся дочерна. Майор пошел на разведку и как в воду канул на два часа; было уже пять часов пополудни, и Антиох начал волноваться. Одевшись, он отправился искать без вести пропавшего разведчика.

Мягкий пляжный песочек перекатывался через отлогие дюны и проваливался в тартарары, к самому центру земли, о чем было довольно непросто догадаться ввиду того, что земля непрозрачна. Дальше, сразу за дюнами, — обрывистый скалистый берег, оскалившийся острыми зубцами, ощетинившийся колюще-режущими копьями, одним словом, м а ш и - к у л й — и никаких гвоздей: природная галерея с навесными бойницами, загаженная пометом дерьматросов и прочих морских ПТИЦ, забрызганная пеной, а кое-где и спермацетом, с эдаким зловещим намеком на жестокие игрища, которые устраивали вечерами в заливе сексуально озабоченные кашалоты. Срыгнутые морем обломки кораблекрушений, потускневший samovar с накрывшегося медным газом ледокола «Мудозвонофф», с портом прописки в Одессе, и кирпичи, истолченные до состоя ним невесомой ныли и перемешанные с песком так интимно-тесно, что о присутствии кирпичей пляжникам было совершенно невдомек. Ноги Анти-оха оставляли в сыпучей почве аккуратные симметричные отпечатки пальцев. Он неудержимо приближался к краю обрыва.

Грот он обнаружил почти мгновенно и вошел без лишних раздумий.

Преодолев три километра вслепую, Антиох позволил себе передышку и уселся на ближайшую кучу шифера, какая попалась ему если не на глаза, то уж точно под руку. Он решил немножко обмозговать ситуевину.

Жестко, с упором полоснул он колесиком зажигалки по придорожному кремню и при свете едко чадящего трутовика узнал знакомые места.

Он находился на лесной опушке прямо у входа в обширную пещеру, куда, как в трубу, уносилось его дыхание, вызывая в отдалении малопонятные отголоски. Напольное покрытие тут заменяли сплошняковые ряды сталагмитов, похожие на длиннющие шерстинки ковра ручной выделки, от которых, если пройтись босиком, в пятках появлялось забавное ощущение, будто ступаешь по щетине ландского жителя, не брившегося пару деньков. В рисунках на потолке смешались два стиля: классический пещерный, восходящий к золотому веку, и неопалеотический, чьим родоначальником был некто Дюхер, выдающийся троглодит, никем не понятый и недооцененный при жизни, даром что его высоко декоративные творения вносили оживляж в квартиры кроманьонцев. Самое имя Дюхсра абсолютно забыто в наши дни, да оно и к лучшему, ибо этакое имя негоже произносить вслух, задумчиво пуча губы; не для целомудренных оно ушей, не для таких невинных созданий, как художники и артисты.

У ног Антиоха раскинулось глянцевитое озерцо, чьи черные и неподвижные, как замерзшие чернила, воды скрывали черт знает какие мерзопакости.

Воздух был напоен ароматами мускуса и чего-то еще из кастрюльки индуса. Заприметив в темном уголку никому не нужное бревно, Антиох скатил его в воду озера и, подмяв под себя, отважно оседлал. За неимением весел' он воспользовался руками и развил рекордную скорость в плавании на бревне. Когда он совершал гребок, ему казалось, что он хватает за грудь покойницу, настолько парной была эта пахнущая эфиром летучая вода. Сердце его дубасисто колотилось уже не в грудной, а в железной клетке, и воинственная песнь вырывалась из раздутых ноздрей. Он напевал ее, не разжимая стиснутых зубов. [8] Вот ее полный текст: Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Ох!