Примо Леви - Периодическая система

Я спросил Черрато, не хочет ли он поучаствовать в составлении такой книги; если да, то пусть расскажет какую-нибудь историю. Если позволительно дать ему совет, то пусть это будет история, похожая на его и мою, история о том, как пришлось неделю или месяц копошиться в потемках, когда казалось, что эта темнота будет длиться вечно, и хотелось бросить все к черту и сменить профессию, а потом в темноте забрезжил свет, при движении ощупью в ту сторону темнота расступалась, и наконец порядок пришел на смену хаосу. Черрато совершенно серьезно отвечал, что с ним действительно несколько раз бывало именно так и он постарается мне помочь, но вообще-то обычно все так и оставалось во тьме, никакой свет не брезжил, приходилось только раз за разом стукаться головой о потолок, который оказывался все ниже и ниже, и в конце концов выбираться из пещеры на четвереньках и задом, несколько постарев с тех пор, как туда забирался. Пока он рылся в своей памяти, устремив взор на изукрашенный претенциозными фресками потолок ресторана, я оглядел его самого. Черрато старился хорошо; он не деформировался, а, наоборот, словно рос и креп. Черты его так и остались скованными; ни лукавство, ни усмешка не оживляли их своим присутствием, но теперь это уже не оскорбляло взор – когда человеку пятьдесят, а не двадцать, это как-то легче принять. Он рассказал мне историю о серебре.

– Я тебе рассказываю только суть, а фон ты сам изобразишь; как, например, живется итальянцу в Германии – ты ведь там тоже был. Я заведовал участком, где делали пленку для рентгенографии. Ты в этом что-нибудь понимаешь? Впрочем, это не важно; главное, что это пленка с низкой чувствительностью и с ней не бывает никаких неприятностей (между неприятностями и чувствительностью зависимость прямо пропорциональная), так что участок у меня был довольно спокойный. Только надо иметь в виду, что если плохо сработает любительская фотопленка, то в девяти случаях из десяти потребитель решит, что сам виноват; если же нет, то он в самом худшем случае обругает тебя в письме, которое все равно не дойдет из-за неточно указанного адреса. Зато если плохо выйдет рентгеновский снимок, особенно снимок желудка с барием или, скажем, нисходящая урография, а потом плохо выйдет другой снимок, и та же история с целым пакетом пленки, то тут дело на этом не остановится – неприятности будут расти как снежный ком, и, в конце концов, на тебя обрушится лавина. Все это мой предшественник изложил мне в свойственной немцам дидактической манере, стараясь оправдать в моих глазах фантастический ритуал чистоты, который следовало соблюдать от первой до последней стадии производства. Не знаю, насколько тебе это интересно, но уже то, что…

Тут я его прервал. Мелочные предосторожности, маниакальная страсть к чистоте, степень очистки до восьми нулей всегда заставляют меня страдать. Ладно еще, когда такие меры необходимы, но ведь гораздо чаще мания берет верх над здравым смыслом, и на каждые пять обоснованных предписаний или запретов найдется десять бессмысленных и бесполезных, которые никто не решается отменить только по лености мышления, из-за боязни сглазить или из болезненного страха нарваться на осложнения; а то и вообще дело обстоит, как в армии, где устав служит прикрытием для палочной дисциплины.

Черрато потянулся налить мне выпить; при этом его большая рука неуверенно двинулась к горлышку бутылки, как будто бутылка собиралась закудахтать, захлопать крыльями и убежать от него. Наконец он наклонил бутылку над моим стаканом, несколько раз звякнув ею о край.

На их участке, как он подтвердил, дело именно так и обстояло; например, работницам было запрещено пудриться, но как-то раз у одной девицы из сумочки вывалилась пудреница, при падении раскрылась, и пудра из нее поднялась в воздух. Продукцию, изготовленную в этот день, проверяли особенно строго, но все было в лучшем виде; тем не менее запрет на пудру остался в силе.

– Но об одной детали я обязательно должен сказать, иначе вся история будет непонятна. Там была прямо-таки религия чистоты – в данном случае, уверяю тебя, это вполне оправданно. В помещении поддерживалось слегка повышенное давление, подаваемый внутрь воздух подвергался тщательной фильтрации, все работники носили поверх одежды специальные халаты, а волосы прикрывали колпаками. Халаты и колпаки каждый день стирали, чтобы избавиться от образующихся или случайно прихваченных пылинок. Обувь и чулки полагалось на входе снимать и переобуваться в специальные не создающие пыли тапочки.