Избранные произведения писателей Дальнего Востока

Мать Кэтони следовала за ним по пятам.

— Господин волостной начальник проснулись?

— Зачем тебе волостной начальник? — оглянулся Ю-собан.

— Так вы сами поможете, да? Выручите, пожалуйста!

Старуха всхлипнула.

— Да что я-то могу! Проклятое отродье... Понятия не имеют о человеческой благодарности, совести у них нет. Настоящие скоты, право! — разразился Ю-собан бранью и пошел прочь.

Мать Кэтони все не уходила. В это время из дома донесся голос Токхо:

— Кто там?

— Мать Кэтони, — ответил Ю-собан.

— Мать Кэтони? Зачем?

— Почем я знаю!

Подойдя к двери, старуха остановилась в нерешительности.

— Господин волостной начальник, на этот раз простите! Парни без разума совсем.

Токхо, видимо, еще не встал с постели.

— Мамаша Кэтони? Заходи сюда, старая, холодно, наверно? Чего там стоишь?

От этих неожиданно приветливых слов у бедной женщины в глазах помутилось.

— Заходи, заходи, — подтолкнул ее Ю-собан. Мать Кэтони вошла и опустила голову.

— Простить, говоришь, а? Ну на первый раз рискну, пожалуй, пощажу... — Токхо кашлянул и продолжал: — Да, выходка этих негодяев возмутительна. За это их в тюрьме бы следовало сгноить, но, поскольку я теперь ответственный за всю волость, могу ли я допустить, чтобы страдали старые люди вроде тебя?

Мать Кэтони готова была разрыдаться.

— Так уж, пожалуйста, ради меня, старой!..

— Гм, сегодня как раз в волостном управлении не работают. Попробую-ка обратиться прямо в полицейский участок. Однако, сколько бы ни кормились эти негодяи моим хлебом, а платят только неблагодарностью, да еще вон какие штуки выкидывают. Но у меня сердце мягкое, люблю их, как родных детей; не я ли только вчера, пожалев твоего, дал целый мешок риса даром, а эти черти не понимают благодарности. И всегда вот так, и в прошлый, и в позапрошлый год было то же самое.

— Об этих разбойниках и говорить не стоит. Нас вот, стариков-то, пожалейте.

— Гм, ну ты пока иди, а я, так и быть, схожу, попытаюсь.

Мать Кэтони поклонилась до земли и вышла.

Токхо же, ворочаясь в постели, прикидывал, что стоило бы проучить этих мерзавцев, да ведь холода надвигаются, нужно до снега обмолот закончить. Как их не выпустить? К тому же ходят слухи, что с этой осени войдет в силу законопроект о контроле над зерном, а если так, то цены на него непременно поднимутся. Надо бы ликвидировать долги этих шалопаев по низкой цене. И как только осенила его эта удачная мысль, он сразу же вскочил с постели.

Крестьяне ничего не понимали. Только вчера ночью забрали их в полицейский участок, а утром пришел Токхо, выслушали они строгое наставление начальника полиции, поклялись, что больше такого не повторится, и были отпущены. Позавтракав наспех, они поспешили на ток. Собрали разбросанные снопы соломы, смели в кучу рассыпанный рис и завертели молотилку. Руки и ноги у них ныли от побоев, спины еле сгибались. И все думали об одном и том же: хорошо бы хоть немного отдохнуть!

Появился Токхо с трубкой в зубах, с тросточкой, в очках... В шелковой рубашке под шерстяным жилетом. Крестьяне помрачнели. Но он был, похоже, настроен вполне мирно, чем сбил их с толку окончательно.

— О, вы уже работаете! Это похвально... Человек ведь таков: хорошо поест, хорошо и поработает, а у нас в волости народ крепкий. Хо-хо-хо! Вы, конечно, на меня в обиде? За вчерашнее. Но вы и сами понимаете, что поступили нехорошо. Тем не менее, раз я занимаю такую почетную должность в волости, разве не главный мой долг заботиться о вашем благе?

Токхо громко откашлялся и продолжал говорить, а они слушали его, понурив головы.

— Взять хоть вчерашнее; ведь то, что я забираю долг зерном, целиком и полностью в ваших интересах... По-вашему, лучше продать зерно, а долг погасить деньгами. Но дело не только в том, что вы нарушите срок. А вдруг не получите за рис настоящей цены или — еще хуже — не сумеете продать в подходящий момент? И если после этого я возьму долг зерном, то потерплю убытки один я... А зачем мне терпеть убытки? Ведь ясно, что в самом скором времени, и вы сами в этом убедитесь, цены на зерно падут. Зачем же дожидаться этого? Я же за всех вас болею душой, как за родных детей, а вы не понимаете. Хотя вы вчера и набезобразничали — будь на моем месте другой, он бы вас прогнал, — но я пекусь не только о вас, но и о ваших семьях. Известно вам или нет, что я лично ходатайствовал перед начальником полицейского участка? Смотрите же! Каждый может допустить ошибку раз, но в другой раз — берегитесь!