Избранные произведения писателей Дальнего Востока

— Да? Благодарю вас. Итак, представьте: мы живем в деревне, в тихой деревеньке, выращиваем вот такие дыни, сеем белые и красные бобы. Это будет замечательно, не правда ли? — со всей искренностью проговорил он.

Окчоми рассмеялась.

— Значит, вам по душе такая глушь?

— Да, мне здесь нравится. Полоть, ходить за скотом, — такая жизнь меня привлекает.

Окчоми недоверчиво глянула на него, принимая его слова за шутку. Однако Синчхоль не смеялся и смотрел ей прямо в глаза.

— Неужели вы стали бы полоть?

— Непременно. Полоть — это же замечательно!

— Право... Умрешь от смеха!

— Почему же? — Синчхоль широко раскрыл глаза.

— Проводить жизнь за полкой сорняков! Да так... — И запнулась.

Синчхоль усмехнулся.

— У вас неверное представление о деревне, Окчоми, да.

— Ай, право же!..

Окчоми утомил этот разговор, и, покусывая ногти, она жалобно посмотрела на Синчхоля: зачем он дразнит ее? Он же будто и не замечал ее немой мольбы. Окчоми готова была поколотить его с досады.

Взгляд Синчхоля был по-прежнему устремлен куда-то вдаль. Гряда ослепительно белых облаков, словно чистая вата, которую делают на фабрике, окружала вершину Пультхасана. По дынной бахче прохаживался сторож. Окчоми хотела что-то возразить Синчхолю, но он, казалось, совсем забыл о ее существовании. Вконец раздосадованная и уязвленная таким равнодушием, она замолчала на полуслове. Потом сказала:

— Пойдемте, пора уже.

— Пожалуй, пойдемте, — с готовностью откликнулся Синчхоль и поднялся.

А Окчоми не хотелось уходить. Она еще надеялась: может быть, хоть что-нибудь сейчас решится. Но он, словно ни о чем не догадываясь, отряхнул свои европейские брюки, ступил на лесенку, и она задрожала под тяжестью сильного тела.

Оказавшись внизу, Синчхоль вновь отряхнулся и тщательно осмотрел свой костюм.

— Спускайтесь, спускайтесь же скорее! — торопил он Окчоми.

— Ну и ступайте один! — Она закусила губу, чтобы вдруг не расплакаться.

— Когда вы говорили «пойдемте», вы тоже собирались идти? — спросил Синчхоль, улыбаясь одними глазами.

Как ни старалась Окчоми выдержать характер, она не могла не улыбнуться в ответ и торопливо спустилась к нему.

Сторож лениво прохаживался по дынному полю. Они расплатились за дыни и выбрались на дорогу. Некоторое время шли молча.

— Послушайте, там, поближе к деревне, пойдем порознь, — предложил Синчхоль.

— Зачем? — удивилась Окчоми, и веки ее покраснели.

— Стыдно.

— Чего стыдно-то?

— Ребятишки вслед бегут... Собаки лают...

Окчоми расхохоталась, до того неожиданной была для нее эта предосторожность Синчхоля. Но тут же что-то невыразимое стеснило грудь, рыдания подступили к горлу.

Когда они проходили гречишным полем, Синчхоль спросил:

— Ну так как же мы поступим?

— Что? — широко раскрыла глаза Окчоми.

— Окчоми пойдет впереди или меня пошлет?

Окчоми вздохнула.

— К чему это? Такой ерунды испугались, право.

Она бездумно сорвала какую-то былинку и взяла в рот. Синчхоль смотрел, как по ее фигурке в изящном городском платье пробегают длинные тени стеблей гречихи.

— Конечно, испугался. Нет в мире ничего страшнее молвы.

Окчоми, ни слова не говоря, надула губы, отбросила былинку и резко повернулась.

— В таком случае, до скорой встречи.

И, не оглядываясь, пошла по тропинке. Скоро Синчхоль потерял ее из виду. Он уселся на траву, и снова представился ему лес у озера Гневного. «Сонби, должно быть, вернулась», — подумал он. Солнце все ниже склонялось над горизонтом. Как любил он наблюдать закат солнца в Монгымпхо! Будто перед великолепной картиной стоял он, глядя на закатное солнце, погружающее огненный сноп своих лучей в необъятное море. В ушах его до сих пор звучит шум волн, они набегают и разбиваются о скалы; он словно видит рыбачьи лодки, ныряющие в волнах, слышит голоса гребущих рыбаков: «Ой-я! Ой-я!»

Синчхоль любовался далеким закатом, а в его памяти всплыла только что пережитая сцена: как, распаляясь, Окчоми вызывала его на объяснение; он же, притворяясь, что ничего не замечает, уклонился от решительного ответа. И удивительное дело: чем откровеннее выказывала свое чувство девушка, тем более равнодушным становился он. Однако неприязни к ней он не испытывал. Любовь девушки, как видно, тешила его самолюбие.

А вот Сонби... И снова услышал он всплески воды на Гневном, снова возникла перед его мысленным взором опрятная фигурка Сонби. «Истинную красоту и вправду найдешь только в трудящемся человеке». Что-то царапнуло его щеку. Он испуганно огляделся. Это кузнечик, распрямив свои зеленые крылышки, вспорхнул и скрылся в траве. Синчхоль машинально погладил щеку и встал.