Поль-Лу Сулитцер - Ханна

Но дело не в зарплате. Совсем по другим причинам она остановила свой выбор на этой галантерейной лавчонке, расположенной на первом этаже трехэтажного дома, который разворачивается спиной к Джордж-стрит и к которому можно добраться лишь через внутренний мощеный двор, обнесенный кирпичными стенами с огромными воротами. Все вместе, включая боковые помещения — два огромных сводчатых зала, — долгое время служило складом шерсти. Будет где развернуться…

16 сентября 1892 года Ханна подписывает договор с сестрами Вильямс. Уже два месяца она в Австралии. У Ханны нет сомнений. Идея созрела. Она точно знает, с чего начнет сколачивать состояние.

Ханна укладывает вещи в расшитую сумку. Коллин Мак-Кенна стоит немного позади, неподалеку от двери в комнату Лиззи. Лиззи в школе. Тишина. Коллин начинает сухо кашлять.

— Вам надо лечить кашель.

— Что еще? — спрашивает Коллин. — Что ты там еще напридумывала?

— Я им сказала, что вы можете поручиться за меня. Потому что вы — моя тетя… — Ханна держит в руках черное с красным платье, которое она аккуратно сложила; повернувшись спиной к ирландке, она продолжает улыбаться.

— О Господи! — восклицает Коллин.

Ханна наконец оставляет платье, поворачивается и говорит совсем тихо:

— Это не выдумка. Я бы очень хотела, чтобы это было правдой… Она смотрит на Коллин и замечает предугаданные слезы.

— Я же не уезжаю, Коллин. Я остаюсь в Сиднее…

И все же какое-то волнение охватывает и ее. Она подходит к, ирландке, поднимается на цыпочки и целует ее в щеку. Ловит себя на том, что никогда не испытывала такого порыва нежности по отношению к кому бы то ни было. Никогда. Даже к Шиффре, своей настоящей матери.

На следующий день, 18 сентября, она отправляет письмо: "Г-ну Лотару Хатвиллу — Гундагай — Южный Уэльс". Она не знает названия поместья на берегу реки Маррамбиджи, но письмо, вероятно, дойдет: все должны знать семью Хатвилла.

Поиски квартиры занимают, у нее целую неделю. Не то чтобы поселиться в Сиднее было очень трудно. Но, как всегда, она ищет что-то определенное. Ни в коем случае не комнату в семье и не меблированный номер, как это было в Мельбурне. Она не хочет ничем себя связывать. И не должна заранее повторять ошибку, допущенную в Варшаве, когда ей приходилось метаться между улицами Гойна, Арсенал и Краковской. Удача сопутствует ей (если забыть шесть дней хождений от двери к двери): две маленькие комнаты на втором этаже, отдельный вход по деревянной лестнице. Здание, где они находятся, было построено во время золотой лихорадки; просторный первый этаж занят магазином и офисом фирмы, занимающейся внешнеэкономической деятельностью.

Владелец этой фирмы, некий Огилви, сам прожил несколько лет в этих двух комнатах. Теперь он разбогател, женился и переезжает в шикарный район Вулара. Сначала Огилви отказывает наотрез. И речи быть не может о том, чтобы сдать квартиру, которой он и сам еще пользуется от случая к случаю. И сдать кому? Молодой девушке! Пусть даже она родственница Мак-Кеннов. Однако Ханна замечает, что он стал податливее после упоминания этого имени. Доходит до разговора о цене. Следуют взаимные уступки. Двенадцать шиллингов в неделю. Она предложила восемь. И такие сроки оплаты: восемь шиллингов в течение шести первых недель, десять — в последующие шесть, а начиная с тринадцатой — пятнадцать.

— Посчитайте, господин Огилви: за шесть месяцев, таким образом, вы получите триста восемнадцать шиллингов, то есть пятнадцать ливров и восемнадцать шиллинговвместо трехсот двенадцати. Вы выигрываете шесть шиллингов, и вам в самом деле нечего жаловаться. Нет-нет, не благодарите меня, дело есть дело. Конечно, в обмен на эту уступку я вас попрошу об одной услуге: я не заплачу вперед за первую неделю. Почему? Да потому, что я только начала работать и еще не получила первую зарплату. Спасибо вам за понимание, мы просто созданы, чтобы понимать друг друга…

Три или четыре минуты Огилви не может вставить ни слова. Он только открывает рот, как рыба, пойманная накануне.

— И еще, — продолжает Ханна. — Проходя по вашему складу, я заметила, что вы хорошо торгуете с Германией и Францией. Вы говорите по-французски и по-немецки? Нет? Вот видите. А есть у вас кто-нибудь, кто знает немецкий или французский? Нет? А я знаю эти языки, могуговорить и писать. Вам, конечно же, нужно писать письма, не ищите больше никого, я займусь этим. Десять пенни за письмо. Не больше, по дружбе, которая нас уже связывает. Нет? Это дорого, десять пенни? Ну ладно, восемь, и не будем больше об этом. Между прочим, я знаю еще русский и польский. Кстати, не могли бы вы оставить в комнате кровать, которая там стоит, и стол, и стул, и шкаф? На данный момент у меня нет мебели. И к тому же вам не надо будет тратиться на перевозку всего этого…