Александр Покровский - Бортовой журнал 4

Все-таки английский принцип «Боже, храни королеву» – верный.

Королева не вмешивается, но… правит? Присягают-то королеве.

Николай Второй долго воевал со Столыпиным. Столыпина не стало – царь вздохнул свободно.

Недолго он свободно дышал. Послушные генералы предали его, а потом – только революция.

Послушные предают.

Так что правильно, когда правитель не правит? Когда правитель существует в виде живой идеи?

Когда можно сравнить свое поведение и поведение правителя, и это сравнение будет в его пользу?

Когда правитель отдаст сам себя под суд, если он нарушит устав?

Когда никто из членов семьи правителя не обладает иммунитетом против закона?

Все это строится годами. Великобритания строила свою империю целое тысячелетие.

Она захватывала колонии, она насаждала свой английский язык, она грабила.

Но удивительно, худо-бедно, но в колониях местная знать не всегда была на вторых ролях, иногда – на первых. И живут потомки этой знати сейчас в Лондоне, и чтят они королеву.

Надменные, чопорные, отвратительные в своей колониальной политике англичане оказались… правы?

Почему? Потому что королева не правит? А вернее, она правит тем, что не правит?

Она – символ, живой символ, и чтоб соответствовать этому, ей надо работать и работать каждый божий день. Ей надо прилагать невероятные усилия, чтоб соответствовать этой высокой должности.

И все члены ее семьи смотрят только на нее, и все они тоже совершают над собой усилия.

Вот вам и культурный слой. Вот вам закон и конституция.

Нет в Великобритании конституции, и в то же время она там есть.

Там королева соответствует своей должности и… и все ее подданные изо всех сил пытаются соответствовать своим должностям.

Великобритания как империя погибла давно, но Великобритания как империя жива до сих пор.

Потрясающе.

Колонии превратились в банки, в биржи, в современные технологии.

И все это из-за того, что королева соответствует своей должности?

И все это не ждало, пока оно само собой построится за тысячу лет, все это строилось тысячу лет.

Каждый час, каждый день.

Каждый день каждый старался, пытался, напрягался изо всех сил.

Он старался соответствовать свой должности.

Вот поэтому принц хочет служить в Ираке. Ему надо соответствовать.

И каждый принц там служит на флоте. Не просто отбывает номер, а служит.

И офицера там не унижают начальники, потому что офицер там служит не начальникам, он служит вместе с начальниками, рядом с начальниками. И он старается соответствовать своей должности так же, как стараются соответствовать ей его начальники. Там полицейский – это полицейский, надежда и опора простых граждан, там суд – это не «чего изволите», а суд.

Все там ищут в этой жизни соответствия.

Канонам.

И прежде всего это ищет королева. Так что… «Боже, храни королеву!»

Сына командира Ленинградской военно-морской базы подвезли в ЗАГС на катере «Буревестник».

Вообще-то, у этого катера совершенно жуткое название, и потому садиться на него для следования в ЗАГС, наверное, следует тем, кто уже совершенно не боится никаких бурь.

А вот если б женился сын какого-нибудь военно-воздушного генерала, то, скорее всего, прилетели бы на Английскую набережную на СУ-26. Люблю я все это.

Все это такое родное-родное, что некоторые адмиралы с генералами, после того как я об их художествах пишу разные слова, считают меня даже выродком.

Выродок – это тот, кто не любит родное. И тут адмиралы-генералы не правы – я это все лю (запятая) блю!

Это меня мысленно возвращает во времена кинофильма «Кубанские казаки», в котором можно было сесть на колхозную бричку и прокатиться с ветерком за общественный счет.

Вот как не крути, а колхоз у нас, господа мои хорошие, а вокруг – степь да степь, и селяне с косами, и босоногие ребята с ночного, и лошади с водопоя.

И урожай мы по осени считаем, а пока эта осень у нас не наступила – гуляй, рванина!

Русское это все, русское, удалое.

Вот расскажи это все какому-нибудь заезжему англичанину – ведь ни одному слову не поверит.

А расскажи это все нашему, флотскому мужику, и улыбнется он с хитрецой и воскликнет восторженно: «Да ты что? Правда, что ли? Во дают!» – и сейчас же удовольствие немалое на всей его физиономии не замедлит проявиться.

А потом он все же скажет: «Да ладно меня разыгрывать-то!» – а ты ему фотографии с того семейного торжества под нос сунешь, а он в них как вперится, носом стечет, а потом и отодвинется со сладостью необычайной на лице просмоленном и вздохнет: «Да-а-а!» – а потом заметит: «Вот в наши времена»… – и пошли-пошли потом воспоминания про наши с ним времена, когда командир военно-морской базы мог стырить половину продуктов с камбуза, а потом запереть это все в гараже одного знакомого мичмана-снабженца; а когда пришли брать этого снабженца живьем, то он сразу же на командира базы и показал, не мое, мол, его вон, берите его, лихоимца; а тот давай отнекиваться и не узнавать добро, нажитое непростым, непосильным трудом, – а там и севрюга в томатном соусе, и балычок со слезой, и семга, и икра лососевая, и колбаса твердого копчения в бочках, пересыпанная опилками, и селедочка правильного посола в баночках, и сахар в мешках (а вдруг не будет потом сахара никогда), и молоко сухое, и молоко сгущенное, и палтус копченый, и еще черт его знает что, не считая, конечно, корабельного спирта, разлитого в сорокалитровые незабываемые канистры.