Александр Покровский: Кот

Странно смотреть, как совершенно незнакомые люди читают мои книжки.

Такое чувство, будто я здесь совершенно ни при чем: я - сам по себе, книги - тоже.

Однажды я несколько минут смотрел на лоточника, который, забросив свой лоток, сидел на асфальте и дико ржал. Люди шли мимо, оборачивались на него, а он не обращал на них никакого внимания; казалось, вокруг для него вообще никого не существовало - только он и книга.

А еще мне рассказывали, что кто-то вместо исполнения супружеских обязанностей читал ее жене и весь секс пошел насмарку.

А потом был такой случай, что человек гоготал на всю электричку, а все вокруг ехали два часа, не шелохнувшись, потому что решили, что рядом псих.

Кто-то читал в госпитале, где лежал с инфарктом, а потом выздоровел и говорил, что от смеха.

Кто-то - врач - читал душевнобольным и потом утверждал, что они все поняли, и ему теперь хотелось бы повидать автора, потому что так просто с чокнутыми не достигнуть взаимопонимания, и поэтому ему интересно было бы посмотреть на меня, и это интерес не праздный, но профессиональный.

А вот что прислали в письме с Дальнего Востока: "Как-то к нашему командиру в гости приехал генерал, который окончил академию ГШ. Как водится, туда, сюда, Паратунка… Ночью генерал заснуть не может - разница девять часов с Москвой. Чтобы как-то скоротать время, командир дал, на свою голову, почитать "Расстрелять". Всю ночь домик сотрясался гоготом. А в половине шестого генерал разбудил командира и говорит: "Вадим, ты представляешь, а я тоже про дырки в тапочках спрашивал. Неужели это так смешно?"

А сейчас я расскажу две истории о том, как я сталкивался со своими читателями.

Первая - про Алексеева.

Утром звонок по телефону. "Саня! Это ты написал книгу?"

Когда утром говорят "Саня", я обычно отвечаю: "Я".

"Это Алексеев! Флагманский штурман. Помнишь меня? (Нечленораздельное "эм-мм".) Ты на дивизии флагманским химиком был, а я штурманом. Ну, вспомнил? (Конечно. Правда, я флагманским никогда не был, но зато часто его заменял.) Здорово! Меня тут в Питер, в институт, назначили, ну и перестройка, сам понимаешь, не успел дела принять - весь ЗИП из кладовки свистнули. Сижу, горюю. Там золота в платах килограммов на тридцать. Заходит командир и говорит: "К тюрьме готовишься?" Я ему: "Готовлюсь". Он мне: "Пока готовишься, на, почитай", - и даёт твою книжку. Я так смеялся, а потом подумал: "Да хрен с ней, с тюрьмой и с золотом тоже!"

Позже мы с ним встретились. Вхожу в кабинет - совершенно незнакомый мужик. Он опешил. Дело в том, что у меня есть однофамилец - Саня Покровский, и он тоже химик, поступали вместе в училище, а потом - пьянка-драка, и его на год на флот отправили, - по его собственному выражению, "чем-то груши околачивать", но вернули и дали доучиться. Саня очень хороший человек, но с лица не совсем поэт.

"Вот и я думаю, - говорил потом Алексеев, - как он мог книгу написать?"

Вторая история - про соседа Владимира Семёныча. Мы с ним получили от родины жилье в одном доме и поехали за кафелем на его "Жигулях".

"Слушай, - говорит мне Семёныч по дороге, - тут один наш с Севера про флот написал. Не читал? Покровский. Я тут спрашивал, он на Севере служил".

Я, честно говоря, почувствовал себя неудобно. Владимир Семёныч - бывший зам. командира дивизии, а среди них мало нормальных. Меня он пока не знает, как он к рассказикам относится - непонятно.

"Классно пишет! Слушай, ну как вот жизнь натуральная! Мы учения в Калининграде проводили, так какие там учения, все завалили: сидели и вслух читали - умрешь!"

Тут я ему решил признаться, что Покровский - это я.

Он посреди дороги бросил руль и на меня уставился - чуть в дерево не въехали.

Я закрываю глаза и слушаю ночь.

Она - как зверек. Точнее, как его шерсть. Я люблю шерсть. Ее можно перебирать, пропускать между пальцами. Она между ними течет.

А потом ночь сама тебя пробует. Она прикасается к тебе, прилипает, приникает, и ты становишься её частью, становишься, как она. Но она не уничтожает тебя. Нет.

Если тебе захочется, выйдешь из нее и снова станешь собой.

Это здорово.

В ночи живут звуки. Они живут сами по себе. Они здесь обитают. Здесь их дом. Они здесь рождаются и умирают. То затаиваются, то возникают. Ночь - их прибежище. Ветер, ручей, шелест листвы, топот ежа, стрекот цикад - все это звуки.

Люблю, чтобы было лето. Если его нет, его можно вызвать.