Чимаманда Адичи - Американха

Ифемелу покачала головой и отвернулась к окну. Депрессия случается с американцами, с их оправдывающей себя нуждой превращать все на свете в болезнь. Не маялась она депрессией, просто немножко устала и немножко вялая.

— Нет у меня депрессии, — сказала она.

Годы спустя она об этом еще напишет: «О болезнях черных неамериканцев, названия которых они отказываются знать». Одна женщина из Конго написала ей длинный ответный комментарий. Она переехала в Вирджинию из Киншасы и через несколько месяцев первого семестра в колледже начала чувствовать по утрам головокружение, сердце стучало так, словно того и гляди выпорхнет, желудок крутило от тошноты, пальцы покалывало. Она отправилась к врачу. И, даже отметив «да» по всему списку симптомов в анкете, которую ей выдал врач, отказалась принять диагноз «панические атаки», потому что панические атаки случаются только у американцев. В Киншасе ни у кого панических атак не бывало. И даже под каким-нибудь другим названием никто такого не ведал, никак это не называлось, и все тут. Может, что-то возникает лишь после того, как его назовут?

— Ифем, через это многие проходят, и я понимаю, тебе непросто приспособиться на новом месте, и всё без работы и без работы. В Нигерии мы про всякое такое, вроде депрессии, не разговариваем, но она существует. Тебе бы повидать кого в поликлинике. Там всегда есть психотерапевты.

Ифемелу не отвлекалась от окна. Она вновь ощутила это сокрушительное желание плакать, глубоко вдохнула и понадеялась, что пройдет. Пожалела, что не рассказала Гинике о тренере по теннису, что не поехала прямиком к Гинике домой, но теперь уж поздно, отвращение к себе затвердело внутри. Ифемелу никогда не сможет слепить фразы, чтобы изложить эту историю.

— Гиника, — сказала она, — спасибо тебе. — Голос прозвучал сипло. Навернулись слезы, она не смогла их обороть. Гиника остановилась на бензоколонке, выдала Ифемелу салфетку и подождала, пока слезы утихнут, после чего завела мотор и доехала до дома Кимберли.

Кимберли назвала это «бонусом найма».

— Гиника сказала, что у вас некоторые трудности, — сказала Кимберли. — Пожалуйста, не отказывайтесь.

Ифемелу и в голову бы не пришло отказываться от чека: она теперь сможет оплатить кое-какие счета, отправить что-то родителям. Маме понравились присланные туфли, с кисточками, узконосые, такие она в церковь носит.

— Спасибо, — сказала мама и, тяжко вздохнув в трубку, добавила: — Обинзе заходил повидаться.

Ифемелу молчала.

— Какие бы у тебя там ни были беды, обсуди это с ним, — сказала мама.

Ифемелу ответила:

— Ладно, — и принялась говорить о чем-то другом. Когда мама сказала, что уже две недели нет света, Ифемелу это внезапно оказалось чужим, а сам дом — далеким. Она уже не помнила, каково это — сидеть весь вечер при свечах. Она больше не читала новости на Нигерия. ком , потому что любой заголовок, даже самый отвлеченный, отчего-то напоминал ей об Обинзе.

Поначалу она дала себе месяц. Месяц, чтобы омерзение к себе улетучилось, а затем она позвонит Обинзе. Но месяц прошел, а она по-прежнему держала Обинзе впаянным в молчание, затыкала кляпом свой ум, чтобы думать об Обинзе как можно меньше. По-прежнему удаляла его письма, не читая. Много раз принималась писать ему, сочиняла электронные послания, но потом останавливалась и выбрасывала черновики. Придется рассказать ему, что произошло, — а ей невыносима была сама мысль об этом. Ей было стыдно, она опозорилась. Гиника все спрашивала и спрашивала, что случилось, за что Ифемелу оборвала связь с Обинзе, а Ифемелу говорила, что ничего такого, просто ей нужно побыть с собой, и Гиника таращилась на нее ошарашенно: «Просто нужно побыть с собой?»

Ранней весной прилетело настоящее письмо от Обинзе. Чтобы стереть любую его электронную записку, требовался всего один щелчок мыши, и после первого такого щелчка остальные давались легче, поскольку она не представляла себе, как читать второе, не прочитав первого. Но письмо — другое дело. Оно принесло величайшую скорбь на свете. Ифемелу осела на кровать, держа конверт в руках, понюхала его, вгляделась в знакомый почерк. Вообразила, как Обинзе сидит у себя за столом на мальчуковой половине доме, рядом с маленьким гудящим холодильником, пишет спокойно, как это ему свойственно. Она хотела прочесть это письмо, но не смогла заставить себя даже вскрыть конверт. Положила на стол. Прочтет через неделю — неделя нужна, чтобы собраться с силами. И ответит, сказала она себе. Все ему расскажет. Но через неделю письмо все еще лежало нетронутым. Ифемелу положила сверху книгу, затем еще одну, и в один прекрасный день письмо поглотили папки и книги. Ифемелу его так и не прочтет.