Наталья Симонова - Будем меняться мужьями?

Так они прожили почти весь год, годовой контракт Кирилла заканчивался. Ему снова поступило предложение о переселении в Англию на ПМЖ с хорошей должностью в университете. Глядя на прижившихся в Шеффилде жену и детей, Кирилл колебался. Но при всякой мысли об окончательной эмиграции душа его активно протестовала. Сестра с племянницами, живые и умершие близкие, друзья детства и юности, коллеги из московской лаборатории, с которыми выживали вместе в трудные времена – всё тянуло его вернуться домой. А без этого его занимала только работа, но и в ней, он понимал, неизбежно наступит депрессия, останься он тут навсегда. Кирилл привязан был множеством нитей к местам и людям, к языку и юмору, к традициям и привычкам страны, в которой сложилась и проходила его жизнь…

Глаза жены расширились ужасом, когда он попытался объяснить ей это.

– Ты до сих пор не понял, что жить нужно здесь, Кирюша?! – хрипло выдохнула она.

– Элечка… – он испугался ее реакции. – Но разве дома нам было плохо?

– Не плохо! Не плохо, как я тогда думала! – воскликнула жена, откашлявшись. – Но здесь у меня появились другие ориентиры! Теперь это мой дом! Я хочу жить здесь! – выкрикивала Эля. – И я буду жить здесь! Во что бы то ни стало! И дети мои будут!

– Наши, – тихо поправил Кирилл.

– Тогда подумай и ты о них, – понизив голос почти до шепота, с мольбой произнесла жена. – Мы и язык уже почти выучили… – жалко добавила с глазами, полными слез. – Слышал бы ты, как Стасик и Олька с местными детьми во дворе общаются. Ты же ничего не видишь, не знаешь про нас… – Слезы прорвались и потекли потоком.

– А твои родители? Твои бабушки, Эля? Ты всех их готова бросить? Как они будут без тебя и внуков?

– Будут только рады за нас! Нет большего счастья для родителей, чем знать, что дети счастливы!

Эля плакала, но была непреклонна. Оставалось еще почти два месяца на раздумья. И у обоих – капля надежды, что другой не захочет разрыва.

В лаборатории Кирилл отвлекался от горьких мыслей, но если выпадала какая-нибудь однообразная механическая работа, он невольно думал о жене, об их отношениях и странных обстоятельствах, так повлиявших на эти отношения. Для него очевидно было, что они попали в одно из тех положений, когда любое решение вынуждает какие-то свои принципы нарушить, а каким-то уступить. «Я люблю жену и детей, – размышлял Кирилл, – но по собственной воле должен буду расстаться с ними. А значит, часть моей личности будет если не разрушена, то покалечена». Получалось, что в сложившейся ситуации невозможно было оставаться собой до конца, потому что одна его часть требовала нести полную ответственность за семью и не разлучаться с ней, а другая обязывала к верности многим другим ценностям и многим другим людям, которые остались дома.

Они прекратили споры, но оба надеялись на лучшее. Каждый на свое. Эля лихорадочно искала выход.

– Ты сегодня поздно? – звонила ему на работу.

– Да… Нет. Не знаю.

– Когда на стол накрывать?

– Часам к восьми. Может, к девяти. В десять наверняка…

– Саймона захвати, – неожиданно распоряжалась жена, – хоть накормлю бедного мальчика.

Ужинали втроем. Эля была чрезмерно улыбчива, старалась вовлечь гостя в разговор.

– Как мило, что ты нас навестил, Саймон, – изображая чуть ли не восторг, щебетала тонким голосом. – И правда, что одному дома делать? А здесь тебе всегда рады… – Она ласково и кротко склоняла набок голову, словно любуясь гостем, и это казалось странным, потому что Саймон, хотя и был в общем-то симпатягой, но отличался упорной молчаливостью и даже угрюмостью, так что Эля обычно избегала общения с ним.

Говорили то по-русски, то по-английски. Она действительно очень продвинулась в изучении языка и надеялась, что коллега Кирилла это оценит. «Почему нет, – грустно думала, разглядывая приятеля мужа под новым углом. – В конце концов, мне все равно, лишь бы натурализоваться здесь…»

– Ешь, ешь, – Эля старалась поймать взгляд ошалевшего от ее ласк Саймона. – Нравится?

– Нравится, – пришибленно кивал тот, глядя в тарелку.

Саймон, и без того застенчивый, из-за такого напора совсем терялся. А Кирилл печально наблюдал Элины усилия. Он давно знал приятеля – очень закрытого и, похоже, привыкшего к одиночеству парня. Вряд ли тот сможет оправдать Элькины надежды на брак. Но у Эли совсем почти не оставалось времени, она, как утопающий за соломинку, хваталась за любые средства, даже нелепые – выбирать было некогда.