Масахико Симада - Любовь на Итурупе

– Дорого же тебе обошлась любовь к Фудзико.

– «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу», – ответил я.

Данте всю жизнь любил Беатриче, вот так и я продолжал любить Фудзико. Ино рассмеялся:

– Все равно твоя жизнь полна невероятных приключений, у меня таких никогда не будет. Даже оказавшись среди бомжей, ты не потерял своего благородства. Как нищий принц. Ты упал на самое дно, но теперь тебе следует подняться до тех высот, на которых пребывает Фудзико.

Я верил, что когда-нибудь, в зените певческой славы, смогу встретиться с Фудзико. Когда же я понял, что моей мечте не суждено сбыться, я начал погружаться на дно отчаяния. Но Ино пытался втолковать мне, что можно продолжать любить Фудзико и не обязательно для этого быть певцом.

– Послушай, раз ты «оказался в сумрачном лесу», может, тебе на самом деле поехать туда? Раньше там находилась база, откуда наши корабли направлялись атаковать Пёрл-Харбор, а сейчас этот остров занимает ключевую позицию, являясь связующим звеном между прошлым и будущим Японии. Я никогда там не был, но считаю, что каждый политик обязан хотя бы раз туда съездить. Говорим об исконных японских территориях, а сами и представления не имеем, что это за места. Я слышал, что на острове весьма тоскливо. Но если ты уже и бомжем побывал, то сможешь прижиться на острове и отправлять мне оттуда подробные отчеты. Ты возьмешься за эту работу, а я обещаю переправлять твои отчеты Фудзико.

Наверное, у Ино, ставшего политиком, были свои, дипломатические интересы, но я решил поверить ему, надеясь, что эта работа даст мне шанс подняться. Не встреться я с Ино во время его предвыборного выступления – лежал бы уже в приготовленной для меня могиле, заляпанной спрей-краской. Я получил одежду и жилье и начал готовиться к отъезду на остров.

Девятый день. Я пошел проведать Костю – он сидел на корточках, греясь в солнечных лучах.

– Каору-сан! – радостно позвал он меня. Светило солнце, что нечасто случалось, берег озера казался совершенно другим.

– Как у вас дела? – спросил Костя, и я ответил ему:

– Увиделся с теми, о ком скучал.

Хотя Костя пока не встретился с Великим Духом, он выглядел посвежевшим, как будто к нему пришло осознание чего-то важного. Я протянул ему хлеб, который испек в золе, сделав тесто из пшеничной муки. Костя отрывал от него мелкие кусочки и осторожно отправлял в рот.

Увидев свое отражение в луже, я остро почувствовал, что старею. Прошло десять дней с тех пор, как я здесь. Я усыхаю, таю на глазах. Старик Эруму сказал, что на десятый день приедет за мной, но и вечером вездеход не появился. А я приготовил к его приезду рисовую кашу с кусочками сушеной горбуши. Захотелось что-нибудь отпраздновать. Перебирая в памяти лица дорогих мне людей, я вспомнил, что сегодня день рождения моей матери. Я разложил кашу по трем тарелкам и попытался восстановить атмосферу чайной комнаты былых дней.

К ночи началась метель. Я забеспокоился о Косте, взял фонарик и пошел на берег озера проведать его. Как я и предполагал, Костя замерзал. Нельзя было допустить, чтобы он умер от холода, так и не встретившись с Великим Духом. Я отвел его в хижину. Ночью закутанный в одеяло Костя, дрожа, бормотал что-то во сне по-русски.

Одиннадцатый день. И сегодня вездеход не приехал. По такому снегу он вряд ли доберется. Костя ослаб, он не мог проглотить ни кашу, ни хлеб. Сказал, что ночью забеспокоился о мамином самочувствии, и решил навестить ее.

– А с кем же я тогда был вчера в этой хижине? – спросил я.

– Я оставил свое тело здесь, – ответил Костя.

Отделившись от тела, душа Кости отправилась сквозь метель посмотреть, как чувствует себя мама. Конечно, такое приключение выматывает. Рядом со мной оставалась только Костина оболочка. Сам он с каждым днем уходил все дальше и дальше от меня, в такие сферы, которые были неподвластны моему пониманию. Я стал немного побаиваться Костю.

Выйдя из хижины, Костя сказал мне, внезапно вспомнив:

– С вами хотят встретиться.

– Ты видишь этого человека? Кто он?

– Молодая женщина. Высокая и красивая. Она сейчас в Америке, собирается в путь.

Наверное, моя дочь. С женой мы виделись во сне. Она говорила, что наша дочь стала совсем взрослая. Фумио родилась в то время, когда мой голос находился на самом пике совершенства. Сейчас ей должно быть восемнадцать. Если она пошла в нашу породу, то и в ее жизнь ворвется музыка и любовь. Может быть, она уже созрела для любви? Может быть, ненавидит меня за то, что в трудные для нее подростковые годы меня не оказалось рядом с ней?