Масахико Симада - Любовь на Итурупе

Пять лет назад… Я лишился голоса. Больше не смог петь, как неземная женщина. Это случилось внезапно. С возрастом голос становился ниже, диапазон контртенора, который раньше давался мне легко и непринужденно, стал для меня недостижим, и я уже не мог петь свой излюбленный репертуар. Не знаю почему, но одновременно с голосом я потерял и мужскую силу. Совсем недавно благодаря голосу, недоступному для обычных людей, меня называли суперменом, но теперь я перестал быть даже обычным мужиком. Насмешка судьбы: вместе с женским голосом пропала мужская потенция. А я и не подозревал, что они взаимосвязаны.

Конечно, я пытался вернуть и то и другое. Уходить со сцены в сорок с небольшим слишком рано и для певца и для мужчины. Я готов был молиться на врача, который посвятил тридцать лет жизни лечению певцов. Он сказал, что всему виной полип, образовавшийся на связках. И добавил:

– Удивительно, как вам вообще с такими связками удавалось до сих пор вытягивать ноты верхнего регистра. Наверное, вы умело приспособились к особенностям вашего полипа, но всему есть предел. Удалить полип, вернуть связки в нормальное состояние и пройти курс реабилитации – другого выхода нет…

Я последовал его рекомендациям, лег на операцию, потом, после двухмесячного отдыха, начал вновь заниматься у мадам Попински, известнейшего преподавателя вокала. Но вернуть своему пению прежний блеск я не смог, высокие ноты превращались в шепот сорванного голоса. Начинать карьеру тенора было уже слишком поздно, и мне пришлось уйти со сцены.

Наверное, эта потеря сказалась и на нижней части моего тела.

Каждый день я со вздохом смотрел на свой увядший член. Не то чтобы он совсем атрофировался. Но он не вставал, даже если мне хотелось. Кое-что я чувствовал, но от этого мучился еще сильнее. Почему-то у моего увядшего пениса было такое же выражение, как и у моего лица, и у моей спины. Утрата раздавила его в буквальном смысле этого слова. Женщины видели мою печаль и сочувствовали мне. Одна подбадривала меня:

– Ты нравишься мне больше, чем те, кто самоуверенно выпячивает свои достоинства.

Другая, бережно накрыв рукой, подпитывала его энергией «ци».

Певец с голосом неземной женщины умер, умер и плейбой, которому завидовали мужики. Хотя как мужчина я отслужил свое, во мне не исчезли желания. Я хотел принести пользу людям, встретиться с любимой, вернуться к жене и дочери. От этого я не мог отказаться, даже простившись с сексуальными желаниями и жаждой славы. Более того, расставшись с тщеславием, я ощутил одиночество, меня искренне потянуло к людям. Значит, я все еще привязан к этому миру. Я завел двигатель своей одинокой души и приплыл на этот остров. Приплыл, так как, ощущая себя конченым человеком, почувствовал, что умру, если не сделаю что-нибудь для других, даже для тех, кому это не особенно нужно.

Я пришел навестить Костю на берег бурлящего озера. Он спал без задних ног, средь бела дня, как медвежонок в спячке. Я опустил ведро с водой в кипящее озеро и сварил суп из сушеной горбуши и квашеной капусты. Запах супа разбудил Костю. Он выглядел бодрее, чем я ожидал.

– Как дела? Проголодался, наверное? – спросил я, а Костя, глядя вдаль, сказал:

– Когда приходит утро, я могу вздохнуть свободно, а по ночам вокруг озера собираются толпы.

– И что они делают?

– Разговаривают со мной. У меня уже сил нет никаких с ними общаться. На рассвете они исчезают, и тогда я наконец-то могу заснуть.

– Ты молодец. Все трое суток был здесь?

– Днем я немного двигаюсь, а вечером и пошевелиться не могу. Тело на самом деле каменеет.

Я предложил ему супу. Костя съел только жидкость и застонал от удовольствия. У меня было точно такое же состояние. Ничего особенного на вкус, но пустой желудок впитывал горячую солоноватую жидкость с тем же блаженством, с каким иссохшая земля пустыни впитывает долгожданный дождь.

Вдруг Костя посмотрел на меня и спросил:

– Сколько дней голодал Христос?

Точно помню, сорок дней. И Иисус, и Будда, и Моисей – все святые мировых религий, выдержав сорокадневный пост, приближались к просветлению. Сначала святые занимались той же духовной практикой, что и шаманы. Наверное, во время поста они также встречались с духами мертвых. Я сказал об этом Косте, он отодвинул тарелку с супом и пробормотал:

– Три дня всего прошло.

– Не пытайся соперничать с Иисусом и Буддой. Погибнешь.

Костя послушно кивнул, но к супу больше не притронулся. Некоторое время мы молча слушали журчание воды в болоте. За эти три дня я научился воспринимать шум леса как музыку или стихи на непонятном языке. Молчание тоже перестало быть в тягость.