Сергей Волков - Красная Казанова

Плещущая толпа подхватила «ура». Грянул туш. Бязь, скрывавшая скульптуру, медленно поползла, явив публике зрелище настолько из ряда вон выходящее, что даже оркестр пожарной части, в силу своей суровой специфики, казалось бы, неспособный поддаваться эмоциям, рассыпался, развалился и нестройно смолк. Да, признаться, было от чего! На корявом утесе, в той же самой, но теперь скорее неприличной, нежели спортивной позе, пригнулась, подставив нежным лучам весеннего солнца гладкий зад и полуприкрытые кудрявыми завитками складки продолговатого лона, бронзовая девка. Крыльев, как и одежд, не было. Склонённый корпус, налитые, тяжело свисающие, груди, запрокинутая голова, лицо со сладострастно-иступлённым выражением… А в вытянутой руке, на ладони — большая пятиконечная звезда.

По шеренгам зрителей пронёсся вздох, но его буквально заглушил страшный крик.

— Гриндель Матьюз! Сволочь! — орал ГПКульт, яростно грозя кулаком кому-то незримому. Несколько человек схватили его за плечи, он захрипел, забился. Стоявшая возле, гражданка, взвизгнув, шарахнулась в сторону, а вокруг запрыгал, размахивая шприцем с какой-то вонючей гадостью, оказавшийся тут же на митинге, Пирамидонтыч…

Ночью Прохор Филиппович, в одних кальсонах, крадучись спустился во двор, укутал гипсовую статую пионерки простынёй, захихикал и убежал прочь.

На этом дневник обрывается. Но если читателю любопытно узнать о дальнейших событиях и судьбах, то в разрозненных записях имеется следующая информация:

«Бронзовую комсомолку, специальным распоряжением, приказали считать новаторским стилем автора. А скульптору Матвееву — привести все старые работы в соответствие ему, и впредь творить согласно постановлению, что и было исполнено, хотя и немного небрежно (говорят, по сию пору, где-то стоят его абсолютно голые красноармейцы, но почему-то, в будёновках. Должно быть, торопился). Только этим не кончилось, Мельхет потребовала новых жертв, и участь кульковского открытия — печальна. Повод дал приезд представителя Главискусства, курировавшего скульптурный проект. Герой гражданской войны, получивший за штурм Перекопа красные штаны и вот уже много лет, надевавший их исключительно по праздникам, в одночасье лишился награды командования. Штаны исчезли прямо из гостиничного номера заодно с золотым белогвардейским портсигаром, в то же самое утро, что и одежды аллегории всеобщего равенства. Натурально, все силы ОГПУ были брошены на поиск пропажи, и в конце концов представительские шаровары сняли с какой-то бабы, приобретшей их, по случаю, на городской барахолке, где дальнейший след и затерялся. Так что золотая безделушка как в воду канула. Представитель сильно осерчал, даже телефонировал в Кремль, и чтобы его сколько-нибудь успокоить, Кулькову дали два года исправительных работ за вредительство. Поначалу, в лагере, в компании «истинных марксистов» и прочей революционной интеллигенции, инженеру пришлось туго, но он воспроизвёл компактный вариант своей установки, которая будучи смонтирована на тачке и питаясь от велосипедной динамы, делала нагруженную в ковш руду невидимой, сообразно скорости движения. И пусть вес породы оставался прежним, а всё ж, пустую тачку катить было не в пример веселее. Трудовые показатели Левой оппозиции заметно выросли и очкарика перевели в хлеборезы. Чему он чрезвычайно обрадовался».

Касательно невесты инженера… Могу привести пару строк со ссылкой на слова инвалида Девкина о том, что красота Лидочки расцвела совершенно, и выразительные формы, некогда пленившие лаборанта-стажёра, налились ещё большей силой:

«… верно от тоски по жениху. Хотя, чего не услышишь от бесстыдника и пьяницы. Мария Семёновна, во всяком случае, весьма скупа на похвалы сестре. Сама она держится бодрячком и ей регулярно выпадает на картах встреча с крестовым королём в казённом доме».

Также в архиве ОГПУ я нашёл приказ перевести сексота Зингер на штатную работу и после ареста Кулькова, Полина Михайловна служила открыто в маленьком неприметном особнячке, в самом центре города, секретарём старшего следователя Ефима Яковлевича.

Селёдкин, приняв пост главного по транспорту, взялся за дело решительнейшим образом, сразу распорядившись снять, повешенные предшественником в вагонах таблички «Ездить в раздетом виде строго возбраняется!», оставив там только привычные «Не курить! Не плевать!». На этом реформы в депо закончились.