— Если позволите, Прохор Филиппович, мне понятно ваше справедливое негодование, но я не бездельник. Я старался…
— А знаешь, заметно.
— Это был эксперимент…
— Ах, эксперимент!
— Гриндель Матьюз…
— Ну ты, экспериментатор, легче словами!
— Гриндель Матьюз, английский исследователь. Его «лучи смерти» уничтожают на расстоянии биологические единицы, на лету останавливают аэропланы, и долг советских ученых дать капиталистам достойный ответ. Я-я с субботы, с субботы из лаборатории не вылезал!
— И только поэтому? Личного ничего?
— Как вы могли подумать! Исключительно научная целесообразность, уверяю вас. И ведь всё получается, всё! Пустите, пожалуйста…
Главный по общественному транспорту смягчился, разжал пальцы — вдруг действительно парень закрутился на работе, женщины вечно сделают из мухи слона. Тощий «жених» одёрнул китель, заправил выбившуюся рубашонку в узенькие «джимми» и добавил уже более официально:
— Сами понимаете, товарищ Куропатка, что такое доверие страны.
— Я понимаю! Не сегодня-завтра вся страна голяком в трамваях поедет, а мне, вместо того, чтобы делом заниматься, тебя искать приходиться!
— Трамваи не моя инициатива, Прохор Филиппович, — снова запищал Кульков, отступая назад. — Вынести опыт с раздеванием, так сказать, за пределы института, на площадь, решили наверху.
ГПОТ опешил, такого оборота он не ожидал.
— Ты хочешь сказать…
— Собственно, говорить я не имею права. Но раз вам всё равно известно…
— Знаем кое-что, — ответил Прохор Филиппович уклончиво. — А ты не стесняйся, мы ж считай родственники.
— Да, я вам как отцу… Всё началось с приезда в институт инспектора кавалерии, члена Реввоенсовета, товарища Будённого…
— Семёна Михайловича?! — главный по общественному транспорту вытянулся по стойке «смирно».
— …уж очень он сетовал, что совершенствуются вооружения, появляются новые рода войск, а в коннице те же хвост, грива и никакого технического прогресса. У Антанты, говорит, и аэропланы с дирижаблями, и танки, и беспроволочная связь, теперь ещё этот Гриндель Матьюз. А главное верхушка… Никакой, то есть, шашкой до засевших в бронированных бункерах империалистических генералов не добраться. Вот и родилась у него блестящая идея, использовать специальное излучение, которое в нужный момент со всего вражеского штаба форму поснимает, чтобы эта контра, без порток с лампасами да погон, приказы отдавать не смогла. А тем временем, Будённый со своими хлопцами навалился бы, используя замешательство и панику противника. Раз и победа.
— Ловко, — согласился главный по общественному транспорту. — Только, что же это за излучение такое?
— В том и штука, что его в природе нет! Создать установку доверили нашему коллективу. Сроку отвели в обрез, но мы, понимая важность задачи, взялись с огоньком. Начали экспериментировать на мышах, вроде, получилось. Но одно дело лабораторный опыт, грызуны и всё такое, а совсем другое, полигон, люди, обстановка, приближенная к реальной. Думали, сперва набрать добровольцев из комсомольской организации, однако, для большей секретности, командование РККА распорядилось опробовать излучение на трамваях, не оповещая население.
— Не оповещая, значит… Слушай, Володька, — Прохор Филиппович поправил смятый воротник инженера, — может, всё-таки на комсомольцах вернее? Они ребята проверенные. Может, ну их, трамваи-то? Какая только публика там не ездит. Безбилетники всякие…
— Возможно. Но эксперимент фактически завершён. Осталось лишь продублировать на высокой частоте, но это, ранней весной. Партийное руководство, проявляя заботу, решило повременить, ввиду приближающихся холодов, чтобы народ без одежды не поморозить. — Кульков замялся. — Мне пора, товарищ Куропатка…
— Будь здоров… — отозвался главный по общественному транспорту вяло, без выражения. Он понял, что погиб.
А вокруг бурлила жизнь. Через площадь, сопровождаемый лихачом, нёсся очередной трамвай. Какие-то пионеры у павильона «Соки и воды» гоготали, глядя на несчастную вагоновожатую. Первый, одетый поопрятнее ещё как-то сдерживался, но другой — конопатый, с бритой как шар башкой, засунув в пасть чуть не всю пятерню, засвистел пронзительно, словно поднимая с крыши ленивых турманов.
В следующую секунду, нечто красное, тяжело, перелетев ограду института, шарахнуло Прохора Филипповича позади левого уха. Чистое сентябрьское небо завертелось, покатилось в тартарары, оглушительно звеня порванной струной… Солнце вспыхнуло и погасло…
Читать дальше