Бернхард Шлинк - Возвращение

— Вы тоже приват-доцент, доктор Дебауер?

— Я еще не завершил свою докторскую диссертацию. Кроме того, я вовсе не из Ганновера, и профессор Пфистер ко мне лично не обращался. Однако, — я попытался быть кратким, — есть мнение, что особенно необходимо усилить здесь преподавание специалистами по государственному и административному праву.

Я защитил свою кандидатскую диссертацию в области основного права.

Меня не спросили, чье это «мнение», в связи с которым мне следует преподавать государственное и административное право в Университете имени Гумбольдта. Мне стали задавать вопросы о моей кандидатской и о моей докторской диссертации, о моих научных работах и проектах, об опыте преподавания в большой аудитории и в семинарских группах, о практической деятельности и политической ориентации. Я старался не слишком врать. Однако кончил тем, что про Америку, где я обучался массажу, сказал, будто учился там сравнительному конституционному праву, опубликовал несколько статей, а в Германии руководил исследовательской группой и почти закончил свою докторскую диссертацию.

Несмотря на открытые окна, было так душно, что я вспотел. Шкафчики по стенам, длинный стол, большое количество собравшихся — все это производило на меня такое впечатление, будто я снова школьник, которому в учительской приходится держать ответ перед педсоветом. Быть может, именно поэтому мне так легко вралось. Когда я намекнул, что в качестве сотрудника со стороны земельных правительств ФРГ, возглавляемых социалистами, я участвовал в нескольких процессах Федерального конституционного суда, многие присутствующие уважительно закивали. С удовлетворением было принято к сведению и мое заявление, в котором я сам себя из обычного редактора издательства произвел в чин научного консультанта и пообещал снабдить библиотеку их секции бесплатной литературой. В конце заседания доктор Фах от имени всей секции поблагодарил меня за беседу:

— Уважаемый коллега Дебауер, мы будем рады, если вы в декабре сможете прочитать у нас лекции и провести семинар по конституционному праву Федеративной Республики Германии.

Так с декабря для меня начались новые будни. По понедельникам и вторникам я вел занятия в Берлине, остальные дни недели работал в издательстве. Один день в неделю я брал в счет отпуска, а другой день издательство предоставило мне в качестве своего вклада в дело объединения Германии. Поначалу я готовился к занятиям дома, а в понедельник ранним рейсом летел в Берлин. Однако затем я стал вылетать в пятницу вечером, а книги, необходимые для подготовки, брал с собой. Я жил в университетской гостинице, расположенной в кирпичном здании, построенном на рубеже веков, и во дворе, куда выходили окна моей комнаты, днем и ночью было тихо, словно все люди, которые жили или работали за окнами других домов, спали заколдованным сном. Иногда я мысленно представлял себе: в лаборатории, которая, судя по всему, занимала тот же этаж в доме напротив, храпят химики, уснувшие рядом с шипящими бунзеновскими горелками, этажом выше, в отделе кадров, уронив голову на стол, спят сотрудники, в квартире слева в кресле, уткнув подбородок в грудь, спит, выронив из разжавшейся ладони пивную бутылку, отец семейства, а возле кухонной плиты, притулившись к стене, спит его жена.

Завтракал я в ресторане гостиницы, расположенной через два квартала. Взяв тарелку, я шел к стойке самообслуживания, брал булочку, немножко колбасы, немножко сыра, масло и джем, показывал наполненную тарелку официанту, и тот говорил мне, сколько я должен заплатить: семьдесят три пфеннига, девяносто семь пфеннигов, ну а если я уж совсем решил шиковать, то одну марку тридцать шесть пфеннигов.

На первое вторничное занятие пришел и доктор Рёмер. Накануне вечером он постучал ко мне в дверь, представился и начал со мной беседу, во время которой я то и дело попадал впросак. Когда я отговорился тем, что мне нужно еще готовиться к лекции, он предложил позавтракать вместе.

Он считал, что показывать официанту взятую на завтрак еду, чтобы тот подсчитывал, сколько тебе надо заплатить, дело унизительное. «Это мелочно, тебя возмутительным образом подозревают, что ты слишком много положил на тарелку, это потворствует развитию мелочной опеки и тотального контроля. Официант, должно быть, работает на госбезопасность». Потом он язвительно произнес:

— Разве Маркс не обещал, что от каждого по способностям, а каждому по потребностям?