Бернхард Шлинк - Возвращение

Она сидела в напряженной позе, руки на коленях, не поднимая глаз.

— Я за ним не шпионила. Он ведь исчез. Так было со многими в ту пору: сегодня здесь, а завтра и след простыл. Такое было время.

— Ну а теперь, когда вы знаете…

Она посмотрела на меня враждебным взглядом:

— Ничего я не знаю. Вы хотите убедить меня в том, что Вальтер Шоллер обманывал меня, как тот ужасный человек, который назвал его Фолькером Фонланденом?

— Вам известно, кто был тот ужасный человек?

— Нет, я его не знаю. Быть может, он вовсе и не был ужасным человеком, а просто обознался. Быть может, он долго искал Фонландена, а когда кого-нибудь долго ищешь, то узнаешь его черты повсюду и во многих других людях. С вами ведь такое тоже бывало, не так ли?

Она с вызовом посмотрела на меня.

Я согласно кивнул:

— Да, со мной такое бывало.

Она поднялась из-за стола.

— Очень любезно с вашей стороны, что вы меня навестили. Мой сын живет в Ростоке, а дочь в Дрездене, и с тех пор, как в министерстве я… — Она осеклась и снова опустила глаза. — Да что же я тут разболталась? Вряд ли вам интересно, какие у меня дети и где я раньше работала.

Она продолжала говорить, не поднимая глаз.

— Мне нравился его акцент. Это был легкий намек на другое произношение, не больше того, и все же голос его звучал как привет из другого, мирного времени, из мира вальсов, балов, кофеен, каменных лестниц, которые спускаются от одной улицы к другой, как в Париже…

Она снова посмотрела на меня:

— Вы бывали в Вене?

Ответа она дожидаться не стала, проводила меня к двери и попрощалась.

Через несколько дней я выяснил, что в венской телефонной книге тридцатых годов не было ни мужа и жены Шоллер (адвоката и психоаналитика), ни супругов Фонланден.

Семестр наконец-то закончился. Преподавать в следующем семестре я не смогу, хотя меня и приглашали. Доктор Рёмер затаил на меня злобу и раньше или позже узнал бы, кто я на самом деле. Это было бы неприятно не только для меня, но и для всей секции, которую как раз собирались преобразовать в солидный факультет по западногерманскому образцу. Кроме того, череда мелких обманов, на которые мне вновь и вновь приходилось идти после того, как я здесь с обмана начал, была для меня в тягость, более того, казалась мне унизительной. Я подумал о мужчинах, скрывающих от жены, что у них есть любовница, которая тоже порой не знает, что у ее избранника есть жена, о внештатных сотрудниках госбезопасности, которые тайком шпионили за своими коллегами и друзьями, о бухгалтерах, которые годами понемногу воруют, чтобы составить себе состояние, и как-то забывал о моральной стороне дела, поражаясь тому, как можно жить вот так, в постоянной опасности, постоянно настороже, постоянно выдавая себя не за того, кто ты есть на самом деле. Быть может, ради великой цели это и удается. У меня такой цели не было.

Поэтому вечеринка, на которую один из коллег пригласил большинство членов нашей секции, в том числе и меня, стала для меня прощальной. Я уже не помню, что мы тогда отмечали: то ли шестидесятилетие коллеги, то ли профессиональный юбилей, то ли чью-то нелегкую, но наконец-то осуществившуюся покупку загородного домика на берегу озера, то ли преобразование секции в факультет. Я радовался, что там не было доктора Рёмера.

Лишь задним числом я понял, что и коллега, пригласивший нас, давал прощальную вечеринку. Я так никогда и не узнал, насколько достоверными были те истории о сотрудничестве с госбезопасностью, которые рассказывали о нем и о некоторых других коллегах. Но я мог себе представить, что он, ученый, признанный на международном уровне специалист в области авторского права, светски воспитанный и уверенный в себе человек, пошел на сделку с органами госбезопасности, вообразив, что сможет играть по своим правилам. Боялся ли он начавшегося следствия или просто не хотел подвергать себя неприятностям — неизвестно, однако к следующему семестру он в университет не вернулся, открыл собственную адвокатскую контору и вскоре стал востребованным и успешным адвокатом. Он стал первой ласточкой среди тех, кто покинул факультет.

Он пригласил нас в свою квартиру на Карл-Маркс-аллее, прежде именовавшейся аллеей Сталина. Широченная улица, продуваемая насквозь ветрами, казалась пустынной, а фасады домов с отвалившейся во многих местах облицовочной плиткой выглядели неухоженными и щербатыми, однако квартира профессора была просторной и уютной. Дверь открыла его жена.