Борис Екимов - На хуторе

– Яша, а Мария Петровна не придет?

– Не придет.

– Я к ней схожу. Может, сварить надо. Ладно?

Марина Капустина – старшая дочь в большом семействе – в девять лет уже хозяйкой была, помогая в делах домашних и учительнице, когда та хворала. Добрая девочка, рослая, чуть не на голову выше Якова, ровесника своего.

– Подожди, – остановил ее Яков, – уроки кончатся.

К перемене второй, «большой», как ее называли, на горячую плиту печки ставили чайник, а в жаркий духовой шкаф – блинцы ли, пышки, пироги – кто что из дома принес. Чайник запевал свою нехитрую песнь, закипая, и кончался второй урок. Накрывали клеенкою учительский стол и рассаживались вокруг. Так было всегда. Так было и нынче: пахучий чай с душицей, зверобоем да железняком. Варенье – в баночках. Домовитая Марина Капустина, словно добрая мамка, всем поровну делит:

– Тебе – блин, тебе – блин, тебе – блин, тебе – сладкий пирожок, тебе – пышку с каймаком. Ты же каймак любишь…

– Люблю, – тихо призналась Кроха. – У нас тоже Катька не ныне-завтра отелится.

– Когда отелится, гляди, ничего из дома не давай три дня, – наставительно сказала Марина-старшая. – А то узнает ведьма и загубит корову. Для них коров губить – первое дело.

– А кто у нас ведьма? – так же тихо спросила Кроха, теперь уже пугаясь.

– Раньше Карпиха ведьмачила, – ответил Яков.

– Карпиха, – подтвердила Марина-старшая. – Мамка рассказывала. Летось корова отелилась и мычит, бесится, куда-то рвется. Позвали деда Архипа, он в этом деле понимает. Архип молозиво на сковороду и – на огонь. Помешивает и молитву читает. А мамке приказал: «В окно гляди. Кто пройдет мимо и его будет корежить, это – ведьма». Мамка глядит – точно, идет Карпиха и ее вправду корежит: то остановится, топчется, то кинется назад, то опять ко двору. Как кружёная овца. Значит, точно она.

Кроха слушала, про пышку и каймак забыв; зато братья Капустины под разговоры полбанки варенья опорожнили, накладывая кто больше, пока сестра не пригрозила им.

– Карпиха точно ведьмачила, – подтвердил Яков. – Она и померла по-своему. В самую пургу ушла к ярам. Туда ее черти призывали. Там и померла.

– А теперь кто у нас ведьма? – спросила Кроха.

– Кто-нибудь да есть, – твердо ответил Яков. – Надо приглядывать. Ведьмы грома боятся. Порчу наводят. В свежий след сыплет и приговаривает. И человек ли, скотина сразу на ноги падает. Ведьма в кого хочешь обернется. Вот тут, – показал он на печку, – на загнетке, на ножах перевернется – и в другой облик. Захочет в белого телка, или в рябую свинью, или в зеленую кошку. А через черную кошку, – добавил он, – всякий может невидимым стать. Хоть я, хоть кто другой. Рядом пройду – и ты меня не увидишь.

На него воззрились удивленно.

– Надо поймать черную кошку, но чтобы жуковая была, без подмесу, – учил молодых Яков. – Посеред ночи поставить казан на перекрестке, костер развести и варить ее. Да, кошку. Лишь по сторонам не гляди, а в котел. Вся нечистая сила слетится, будет шуметь, свистеть, кричать по-звериному. Не оглядайся. По имени тебя будет звать, вроде мамка твоя зашумит: «Петя!» А ты не оглядайся. Оглянулся – конец, – предупредил Яков. – А ты вари и помешивай, вари и помешивай. Нечистая сила вокруг воет, ревет, а ты свое дело делай. Останется в казане лишь мала косточка. Ее надо ощупкой, не глядя брать. Берешь и кладешь меж губ. Сразу тихота настанет. Нечистая сила – по сторонам. А ты сделаешься невидимым. Вовсе невидимым. В любой дом заходи, куда хочешь. И тебя не увидят.

– А у деда Архипа черная кошка, – сообщил самый младший Капустин-«довесок».

– Точно! – в один голос подтвердили его братья и переглянулись.

– Это все неправда, – поняв их мысли, сказала Марина-старшая. – Неправда ведь, Яша?

– Старые люди говорят… – пожал плечами Яков. – Перемена кончилась, – объявил он. – Давайте по местам.

Снова пошли уроки. Яков словно забыл о смерти учительницы: непросто было глядеть за ребятами, давать им задания, объяснять да и свое делать. После третьего урока Яков сказал Крохе:

– Марина, можешь домой идти.

Но Кроха, как всегда, отказалась. И стала готовить домашнее задание, на завтра. В школе было веселее, чем дома. В куликалки будут играть, прячась в пустых классах. Может, картошку напекут.

А за окном тянулась поздняя осень. Дождь временами переставал, а потом снова сеялся, и тогда затягивало серой невидью высокий курган за хутором, крутую дорогу через него. Лежала под окнами пустая улица, за ней – вовсе пустое поле на двадцать пять верст до центральной усадьбы, станицы Ендовской. А в край другой, через займище, десять километров до богатого хутора Алешкина, который при асфальтовой дороге стоял. Но те десять километров были длиннее: лежало поперек пути лесистое займище, да две глубокие балки – Катькин ерик и Кутерьма, да еще речка нравная – Бузулук. Будто и рядом хутор Алешкин, но брызнет дождь – на тракторе не проедешь, зимой в снежных переметах утонешь. А тут еще объявились ненашенские, с рыжим подпалом, волки, вроде из Чечни прибежали. Там стреляют, вот они и подались, где потише.