Борис Екимов - На хуторе

В ведерке и вправду шевелились десятка два иссера-черных клешнястых раков. Оказалось, что попали мужики на водохранилище. Искупались и увидели ребят, которые в камышах промышляли. Принялись сами лазить. И вот, как говорится, улов налицо.

– Купили небось! – смеялась Мария.

– Мама, ну вот честное слово! – запунцовел от обиды Олег.

– Вот гляди, гляди, – совал он матери под нос меченые клешнями пальцы. – Вот он укусил меня и вот за большой как ухватит, а я аж заорал, – и тут же к бабке кидался. – Бабушка, бабушка, давай сварим сейчас, а?! Ну пожалуйста…

– Об чем говорить, – счастливая от радости внука, улыбалась баба Поля. – Счас и сварим.

Она старого укропу нашла, у него дух острее, сварила раков. И когда, наконец, уселись за стол во дворе, на воле, то зять Федор от удовольствия рыкнул:

– Ну, мать Полина, – он всегда ее так звал, – ну, мать Полина, уважила… И рыбка… – сладко тянул он ноздрями воздух, – и арбуз. Свои, что ль, яблоки?

– А то чьи. Вон та яблонька, – сказала она. – Такая добрая, всю зиму лежат.

За встречу, конечно, выпили, здесь и баба Поля не отказалась. И так хороша была добрая еда на свежем воздухе, что никого уговаривать не пришлось. Лишь хозяйка, шей похлебав, глядела на своих дорогих, радуясь.

Олегу всего хотелось. Он хлебал уху, а глазами косил на багровых, крапленных укропным семенем раков; увидел, что отец рвет и сладко ест вялку, к нему кинулся: «Дай, дай попробовать!» И на яблоки он глядел алчно, и временами ухватывал ложку-другую бело-розовой хрустящей редиски, и тогда сметанные «усы» раздвигали рот.

– Гляди, прохватит, – смеялась Мария.

– От доброй еды не прохватит, – успокаивала баба Поля. – Это не консервы ваши, столетошние. Чебачиную голову бери, Олежек, пососи. Ух и сладимая…

– Какая чебачиная? – не понял внук.

– Ху-ух, несмысленый… Чебак – ему два фамилия, у нас чебак, у других – лещ. А помене какой чебачок – тот киляк. А совсем малый – ласкирик. Вот пойдешь на речку, ласкирей натягаешь, я тебе их поджарю. Ху-ух и сладкие. Прям не наешься…

Была бы Олегова воля, он бы тут же, из-за стола, за ласкирями ринулся. Но теперь он лишь повертелся, на мать, на отца поглядел, спросил: «Поедем?»

– Поедем, поедем. Не спеши, наловишься…

Первую охотку утолив, зять Федор еще одну стопку выпил. лучком ее закусил, редисочкой и, оглядев веселыми глазами застолье, родню свою и зеленый двор, его окружавший, и чистое небо, сказал:

– Хорошо… Сниму-ка рубашку. Не возражаете?

– Скидай. Пусть тело дыхнет.

– И я, и я… – не отстал Олег.

Теперь они сидели рядом, по пояс голые, отец и сын, круглоголовые, рыжеватые, белотелые, даже с синевой, сытенькие. Добрые складки – Олегу-то уж вовсе ни к чему – над поясными ремнями нависали.

Отец закурил, сын за раков принялся.

– Ну что, мать Полина? – спросил Федор. – Дочь тебе ничего не говорила?

– Чего? Либо что сделалось?

– Ничего. Просто я ей не велел тебя трогать. Потом, говорю, сядем и все обсудим. Мы ведь, мать Полина, с севера coвсем убрались. Виктору с Анной квартиру оставили, а сами снялись.

– Чего это вы надумали? Не заболели ли, не дай бог?

– Да нет, пока здоровые. Мы уж давно решили. Хватит. Стажу у нас теперь, – махнул он, – хоть взаймы давай. Деньжат… – поглядел он на жену, – немного поднакопили. А всех их не заработаешь, да и ни к чему, надо другим оставить, – засмеялся он.

Баба Поля недоверчиво поглядела на дочь, та молча покивала ей головой; дескать, правда.

– Да хоть пожить надо, мать Полина. Ну чего мы на этом севере видели? Четыре стены? Да работа. Хочем вот к тебе проситься. Построиться здесь, – развел он руками, оглядывая просторный двор. – Хороший дом поставить, современный такой. С отоплением, с ванной. Машина есть. Река здесь хорошая. Лодку куплю с мотором. Грибы есть?

– Грибов нынче много, – сказала баба Поля. – Масленков стало в соснах родиться, прям мешками люди везут. А я вот опенки больше уважаю, – показала она на тарелку. – А счас люди никакими не гребают. Чернопузики берут и сапиные жарют, бзделы, дожжовки…

– О! – обрадовался Федор. – Маслята – это хорошо! В соснячок за маслятами, о-о-о… – прихмурился он, а потом продолжал: – Это, я понимаю, жизнь. Сад разведем, настоящий. Земли много. А я люблю, мать Полина, в земле возиться. Не под землей, – подчеркнул он, – а наверху. Сад, огород, рыбалка, на охоту сходить, грибы, – перечислял он мечтательно. – Да так вот просто посидеть на воле. Арбузов насадим, бахчу заведем, – встрепенулся он. – Арбузов наемся. Да-а, – засмеялся он. – Я все распланировал, а ты молчишь. Берешь нас к себе?