Юнас Гардель - Детство комика. Хочу домой!

— Что происходит? — спрашивает Юха, увидев тетеньку.

— Что это с тетенькой? — спрашивает Марианна.

— Ей немножко дурно, но скоро ей снова станет лучше, вот увидите! — объясняет Бенгт.

Ритва пытается пройти вместе с тележкой мимо умирающей.

— Извините! — говорит она как можно вежливее. — Извините, мне надо пройти, но мне мешает ваша рука…

Увидев, что женщина не двигается, Ритва бормочет, что это бесстыдство, затем отодвигает руку женщины левой ногой и проходит дальше.

После она с облегчением восклицает:

— Слушайте, кто хочет лимонный сыр на десерт?

Никто ни с чем не опоздал, потому что ничего не произошло, и на тележке нет вмятин, и крови на ней нет, и семья Линдстрём счастлива, как всегда.

Хороший выдался день. День лимонного сыра.

В школе их учат, что есть И-страны и Р-страны, но если положить денежку в копилку, то Р-странам не придется слишком долго оставаться Р-странами.

«Р» означает «развивающиеся». Все в это верят. Все дети, все мамы и папы.

И вот, когда Юхе было девять лет, наступил нефтяной кризис. Он проделал щель в сэвбюхольмской стене, и через эту щель внутрь стал просачиваться мир — темный, зловещий, совсем не такой, как рассказывали мама с папой.

Нефтяной кризис оказался обвалом. После него жизнь потекла дальше — правда, в слегка искаженном виде. Все должны были вносить свою лепту и убавлять в доме тепло и внимательно следить за тем, чтобы везде был погашен свет.

Такие вот ерундовые мелочи.

Не полоскать посуду в проточной воде, надевать лишнюю кофту и убавлять мощность нагревателя, принимать душ вместо ванны.

Чтобы достойно встретить мировой кризис, приходилось принимать душ.

Всем этим навалившимся неприятностям можно было дать отпор, стоило всем дружно пообещать аккуратно гасить за собой свет.

Все снова должно было стать хорошо. Никто ни с чем не опоздал, потому что ничего не случилось.

Но когда сэвбюхольмцы спали, по комнатам разъезжал призрак тележки для продуктов со страшными вмятинами и оставлял за собой длинные кровавые следы.

И тележка вторгалась в их сны, точно крик.

Видишь эту увядшую листву? Осень, и уже поздно думать о том, что так и не свершилось, о том, что не сбылось. Ветер носит листву по загнивающим садам Сэвбюхольма, по его только что заасфальтированным дорогам. Увядшие листья разлагаются в канавах, в садах их сгребают в кучи и жгут. Деревья стоят холодные, с неба моросит дождь.

Скоро наступит зима. Мимо сэвбюхольмской станции, не останавливаясь, проносится поезд, и на рельсы, кружась, опускаются листья.

У автозаправки болтается кучка мальчишек с велосипедами, как мы болтались когда-то. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет этим богам, этим непобедимым. Они встряхивают волосами и надувают пузыри из «Хубба-буббы».

Да, они боги, беспечные.

Но ветер и дождь разгонят их по домам, где мамы уже ждут с готовой едой, от которой они вырастут и станут сильными.

Как и мы росли и становились сильными, Томас.

Телевизор ждет, и уроки ждут, и футбольная тренировка ждет, и все то, о чем они еще не знают, ждет, и минута прибавляется к минуте, осень к осени, и однажды все сгорит или сгниет.

Сэвбюхольм поблекнет, сгниют его сады. Увядшая листва покроет все забвением.

Мама Томаса готовится к празднику. Она занята этим уже не первую неделю. Там, откуда она родом, перед гостями в грязь лицом не принято ударять. Там не скупятся.

Наконец наступает назначенный день. Еле удерживаясь на стремянке, она украшает потолок гирляндами. Они с Томасом полдня надували воздушные шарики. Красные, зеленые и голубые.

Она радостно напевает Бетховена.

«К Элизе».

Бегает между кухней и гостиной. Там, откуда она родом, на празднике все должно быть идеально.

На плите кипит вода. Она опускает в нее кучу сосисок. Вода бурлит. Сосиски крутятся. У мамы Томаса предчувствие счастливого дня.

— Aber Thomas, Liebling, — распекает она Томаса, когда тот заходит к ней на кухню, — ты даже совсем не надел костюм! Я же все ж таки шила его всю ночь, чтобы поспеть вовремя, nicht wahr!

— Ну мама… — пытается возразить Томас.

— Никаких «ну мама»! — решительно отрезает она. — Марш! Raus! Augenblicklich! [36] Вон! Немедленно! (нем.).

Томас вздыхает и уходит. Он слышит, как мать снова принимается напевать в кухне.

«К Элизе».

Она капает зеленого карамельного красителя в пюре и перемешивает. Смеется, как ребенок.