Юнас Гардель - Детство комика. Хочу домой!

Под матрасом что-то лежит. Порножурнал — спрятанный, но все-таки немножко выглядывающий наружу, его явно никто не должен увидеть. Юхино сердце начинает биться быстрее. Он знал, что день будет удачным.

— Смотри, Йенни! — шепчет он, вытаскивая журнал.

Йенни краснеет.

— Ой, фу! — восхищенно выдыхает она.

Юха в восторге листает журнал, смотрит на вызывающие картинки: женщины в розовых и голубых париках, с зелеными тенями на веках, с красными накрашенными ртами, женщины, раздвигающие ноги и извивающиеся, женщины, в дырочки которых тыкаются члены размером с полено. Он останавливается на фото, где женщина и мужчина лежат валетом и ласкают друг друга губами.

— Это, наверное, коллаж, так просто невозможно сделать. Смотри!

Он протягивает Йенни журнал. Она внимательно рассматривает фото и задумчиво кивает:

— Очень странно!

Юха и Йенни знают о сексе все, что нужно. Папа запихивает свою письку в мамину дырочку, а потом появляется желтое семя, из которого и получается ребенок.

А то, что кто-то там лежит вот так, валетом, и берет письку в рот, — нет, это просто смешно.

— Читай! — требует Юха.

— «Я до конца ввел свой большой член в ее щель, вибрирующую от вожделения, и она возбужденно закричала: „Горит! Горит!“»

Йенни прерывает чтение и вопрошающе смотрит на Юху:

— Интересно, что это горит?

— Это просто потому, что ей очень приятно. — Юха закатывает глаза — вечно все надо объяснять. — Вот так «Гори-и-ит!»

Он корчит рожи и громко стонет.

— Прекрати! — смеется Йенни и шлепает его, чтобы он перестал. — Так-то уж это не может быть!

— Конечно, может.

— Откуда ты знаешь?

— Да я лежал под маминой и папиной кроватью, когда они трахались, так что я знаю, как все это бывает! — торжествующе заявляет Юха и показывает язык.

— Да ну!

— Ну да.

Они смотрят друг на друга и заливаются смехом.

Затем Юха спрыгивает с кровати.

— Слушай, давай посмотрим, может, у твоего отца где-нибудь спрятаны резинки?

— Давай!

Йенни крадется вслед за Юхой в родительскую спальню.

— Хотя могу гарантировать, что у него там только лекарства и таблетки от головной боли, — добавляет она, потому что знает своего отца.

Сэвбюхольм, по которому Юха и Йенни идут в школу, — это поселок с частными домами и большими садами, где растут малина, крыжовник, смородина и сливы. Тут есть новые кирпичные виллы, огороженные высокими заборами, с гаражами, похожими на коробки из-под обуви, возле которых растет молоденький можжевельник и такой же молоденький рододендрон.

Сэвбюхольм — тихий поселок, тихий и неподвижный, как кладбище. Сосны старые и гордые, камни потрескавшиеся и поросшие мхом. Вдоль узких дорог — канавы, в которых весной цветет мать-и-мачеха.

У всех взрослых есть «вольво». У всех детей — велосипеды. У всех подростков — мопеды. Всему свое время и место. Каждое поколение вынашивает свои мечты.

Которых так много.

Мечта о солнечных часах. Это значит — о солнце.

Мечта о миниатюрных ветряных мельницах. Это значит — о ветре.

Мечта о гриле во дворе. Это значит — о том, чтобы любить друг друга и быть вместе.

И еще мечта — самая тайная — о том, чтобы сказать «довольно», собрать вещи и уйти своей дорогой. Что же это означает?

Это означает — мечта о мире, где нет солнечных часов, ветряных мельниц и грилей во дворе.

Совсем другом мире.

Я часто о нем думаю. О Сэвбюхольме. Рай на земле, в который мы переехали, когда нам было по два, по три, по четыре года. Там мы должны были расти, защищенные от всего дурного. Наши родители мечтали о счастье, но мучились язвой желудка, нервничая из-за кредита на жилье.

Сэвбюхольм все еще там, где и был, — в десяти с лишним километрах от города.

Ничуть не изменившийся, не подверженный никаким влияниям, такой же закрытый, как и раньше. Он давно уже стер все воспоминания о нас — тех, кто вырос там, обо мне, о тебе, о Марианне, о Йенни — обо всех остальных.

Сэвбюхольм не дышит, не шевелится, он отдыхает после еды.

Как будто Сэвбюхольм ждет, но не чего-то определенного, а просто ждет. Он ждет своего часа, но не для того, чтобы что-то сделать; он просто пожирает время, как и людей, как пожирал нас — чтобы стать жирнее, старше, здоровее.

Сэвбюхольм дородный и процветающий, он не изменяет себе.

Там никто ни в чем не терпит нужды.

Рай на земле, что же ты сделал с нами.

Там в домах люди лежали на животе и кричали в подушку.

Снаружи слышно не было, поэтому никто ни в чем не признается, но это было так. Они кричали!