Эрик-Эмманюэль Шмитт - Секта эгоистов

— Хорошо, — сказал Гаспар. — И люби меня.

— Конечно, вельможный господин. — И Бедняк прикусил губу, чтобы не расхохотаться снова. Он вынул из кошелька монету, попробовал металл своими тремя зубами, поклонился Гаспару, широко размахивая рукой с воображаемою шляпой, слегка склонил колени, поцеловал ему руку и пошел прочь, ворча: — Нет, нынче наше ремесло уж не то, что прежде. На что только не идешь, чего только не наслушаешься…

Гаспар обернулся к Бургиньону и сказал ему с улыбкой на устах:

— Вот видишь, Бургиньон, одним счастливым стало больше. Славно начинается день!

Бургиньон пожал плечами в ответ, и они отправились дальше.

Когда они вошли в церковь, служба была в самом разгаре. Священник провозглашал с кафедры свою проповедь, исполненную пламенных укоров, взывая к совести почтительной толпы, сплошь простых душами, вкушающих свою воскресную порцию риторики.

— Бойтесь Бога, — рокотал святой отец, — ибо вы черны, вы грязны, ваша кожа прогнила от порока, мерзкая вонь вашего вожделения достигает моих ноздрей; из наших рук сочится гнусная похоть!

Достопочтенные отцы и матери семейств, изнуренные тяжелым трудом целой недели, умытые и нарядившиеся по случаю воскресного дня, наслаждались яростью пастыря; добропорядочные и работящие, они были рады хотя бы раз в неделю сознавать себя если и не виновными в подобном распутстве, то способными на него, по крайней мере мысленно. Воистину то была их излюбленная воскресная проповедь.

— Ваши глаза опухли от вожделения, и под ними мешки от пороков, ваша кожа воспалена, обожжена и покрыта сыпью оттого, что телеса ваши трутся друг о друга! Ваши внутренности кровоточат! Ваши члены пылают! Молитесь, братья мои, молитесь и исповедуйтесь! Ибо не будет спасения иначе чем через покаяние. И ежели покаяние ваше искренно, Господь, быть может, смилуется над вами…

Гаспар направился прямо к алтарю, его шаги гулко отдавались под изумленными сводами. Он поднялся по ступеням, остановился у распятия, повернулся лицом к собравшимся, раскрыл объятия и объявил звучным, как медь, голосом:

— Не бойтесь отныне, люди, я готов простить все. Крадите, убивайте, прелюбодействуйте, делайте меж собою что хотите, только любите вашего Господа, бойтесь Его, почитайте Его. Здесь путь к вашему спасению. Здесь путь к вечной жизни.

Молчание, исполненное ужаса, воцарилось в церкви. Почти никто не успел заметить, как он вошел, как оказался у распятия. Это было похоже на видение. К тому же он был так красив, его речь дышала таким благородством, а слова были так ясны, что его можно было с легкостью принять за архангела, сошедшего с небес. Свет от витража, алый с золотом, падал на его длинные блестящие волосы, и это свечение вокруг нежного, ангельского лица некоторые уже готовы были принять за нимб.

— Любите меня, — медленно продолжал Гаспар, — любите меня, и вам все простится.

Необычайный покой разливался в церкви от его слов. Однако священник, прерванный буквально на полуслове, был так этим оскорблен, что гнев помог ему справиться с наваждением.

— Кто ты такой? И как ты смеешь прерывать богослужение?

— Как, неужели ты не узнаешь меня, — ты, возглашающий себя моим представителем на земле? Ты, мой посланец, ты, посвятивший свою жизнь тому, чтобы проповедовать мое слово, — ты не видишь, кто перед тобою? Ты не узнаешь своего Господа и Владыку?

Священник зажмурился, ухватившись за кафедру обеими руками. Это была уже третья служба сегодня, и вино, как и каждое воскресенье, ударило ему в голову, а собственная пламенная проповедь опьянила его окончательно. Волнение было слишком сильно: он лишился чувств прямо на кафедре, и теперь там виднелись лишь его пальцы, по-прежнему вцепившиеся в перила.

Всем показалось, что святой отец зашатался от счастья. Собравшиеся окончательно признали в Гаспаре Бога и стали кричать: «Аллилуйя, аллиллуйя!»

Гаспар, недвижимый, принимал приветственные крики со счастливой улыбкою на устах. Он благословил толпу жестом и медленно покинул церковь, пройдя через ризницу. В церкви затянули благодарственное песнопение, там рыдали от счастья, молились, танцевали, а кое-кто уверял, будто видел собственными глазами, как деревянная Богородица плакала на гипсовом плече святого Петра.

Гаспар мирно шел домой по пустынным улицам. Никто и не подумал следовать за ним; все сочли, что он возвратился прямо на небеса. Один лишь Бургиньон шел в десяти шагах позади. Правда, Бургиньону приходилось то и дело останавливаться, чтобы, опершись на скамью или прислонясь к стене, перевести дух от смеха. Лицо его было в слезах, его мучила икота: и впрямь, за тридцать лет своей жизни он никогда не видел ничего уморительнее. От смеха он даже напрудил в штаны.