Николай Гарин - Таежная богиня

Евдокию отчим поставил на самое светлое место в чуме, в поток света, что падал через дымоходное отверстие. Оказавшись в этом потоке, Евдокия будто сама засветилась. Каждая ворсинка ее беленькой сахи, бусинки, волоски, реснички стали серебряными и зазвенели мелодично, едва слышно. Налобные и нагрудные украшения вспыхнули и засияли фантастическими самоцветами. Девушка стала походить на лесную фею — Мисс-не. Даже Нюра, затаив дыхание, неотрывно смотрела на Авдотьюшку, не узнавая ее. У многих по щекам потекли слезы.

Вечером, когда Никита с Евдокией остались одни, в чуме наступила затяжная пауза. В ушах все еще стоял шум голосов, звон посуды, обиженное повизгивание щенков, то и дело попадающих под ноги, скрип нарт отъезжающих гостей, радостный лай собак...

И вот тишина, нарушаемая лишь пощелкиванием догорающих малиновых углей.

Евдокия давно ждала его в большом семейном спальном мешке — кукуле — на хозяйской половине их временного жилища. Истекали последние мгновения ее девичества. Она затаилась на брачном ложе, сгорая от страха, любопытства и затянувшегося ожидания.

А Никиту продолжали терзать сомнения. Было ощущение, что он забрался на чужую территорию и вот-вот совершит кражу.

Сколько у него было женщин? Немного. Лерка, милая славная Лерка, знала бы она, как и от чего он, Никита Гердов, а ныне Павел, сейчас мучается. Ни за что бы не поверила. Хотя, пожалуй, увидев Евдокию... Нет, никому он ее не покажет. Никита осторожно покосился на полог. Сейчас за эту девочку он, не задумываясь, отдаст свою жизнь!

С другой стороны чума послышался тихий шорох. Никита не сразу обратил на это внимание, а когда поднял глаза, обомлел. Перед ним стояла обнаженная Евдокия. Под всполохами догорающего очага тело девушки, казалось, слегка вибрировало. Оно было хрупким и прозрачным, словно выточенное великим мастером из медового янтаря. Глаза были опущены, кулачки стыдливо прижаты к небольшим грудкам, а губы шептали.

— ...Не бойся... я только с виду... Я выдержу...

Евдокия сделала еще шаг, и лицо Никиты уткнулось в теплый, упругий янтарь ее живота, а на голову невесомо легли руки девушки.

— Не жалей меня. Я крепкая. Я с десяти лет тебя ждала... Я все знаю и... умею.

Девушка пахла молоком, как пахнут маленькие дети, и... летом.

Никогда еще Никита не был так счастлив. Вместе с Евдокией они не замечали ни дня, ни ночи, ни голода, ни усталости. Затянувшееся безумие любовной страсти сменилось невероятной нежностью, игрой, забавой и, наконец, шалостью.

Очнулись, когда затрещали первые морозы и надо было чаще протапливать жилище, утеплять постель, навешивать дополнительный полог. Неожиданно закончилась еда, которую кто-то заботливо им все это время готовил. Евдокия заметно повзрослела. Стала серьезнее, задумчивее и даже выше ростом, как показалось Никите. Когда морозы вошли в свою полную силу, на двух упряжках приехала Нюра.

Переехав в отцовское жилище, Никита враз протрезвел. И на следующий день с самого утра был в библиотеке. В просторном, полутемном помещении ничего не изменилось. Стеллажи, массивный тесаный стол, две керосиновых лампы, самодельный глобус, кресло с медвежьей шкурой... В помещении стояла абсолютная тишина. Никита слышал лишь стук сердца и монотонный звон в ушах.

К стеллажам он подходил, как альпинист-новичок к подножию Эвереста. Его охватил трепет перед громадой книг, которые он должен прочитать. “Нет, это невозможно! На эти книги жизнь уйдет! Надо ли?..” — лавина сомнений обрушилась на Никиту. Но он выдержал их атаку, переждал, пересилил себя и вытащил толстенную книгу с флажком, на котором стояла цифра один. Вытащил, взглянул на название и едва удержался на ногах — Библия. Несколько секунд Никита не дышал, ощущая гигантскую тяжесть всего мироздания, истории человечества и земной святости.

Повернув книгу к себе верхним торцом, немного успокоился: торец щетинился множеством закладок. Никита подошел к столу, удобно устроился в кресле, раскрыл книгу, и... время остановилось.

С первых строк Вечной книги, почувствовав ее особый ритм, язык, Никита уже не мог остановиться. Он понял: вот именно то, что ему сейчас надо. Он светлел и лицом, и мыслями. Его качала история, открывая его же глубинные душевные качества, вытаскивая их на поверхность, словно давно забытые вещи из сундуков. Никите было легко и свободно.

Тихо и незаметно рядом с ним появлялась еда, он торопливо ел, не отрываясь от чтения. С наступлением темноты зажигалась, а утром гасла керосиновая лампа. На автомате он ходил в туалет, спал здесь же, в удобном кресле, накрывшись шкурой.