Николай Гарин - Таежная богиня

Справа и слева от Никиты появились два едва заметных лучистых круга. “Как ананасовые дольки!” — мелькнуло у него в голове. В центре каждого из кругов была еще более глубокая чернота, чем стояла вокруг. Лучи будто выходили из этого черного круга и трепетали желтовато-зеленым свечением, очень похожим на северное сияние. “Откуда под землей такое?”

Радиальное излучение разгоралось. Оно было и красивым, и страшным. Каждый из бесконечного множества постоянно меняющихся лучей переливался всеми цветами радуги. Цвета были смертельно холодными. Не дыша, Никита вбирал в себя эти странные, невиданные им доселе краски. Цвета переливались, меняя насыщенность, перетекая, сливаясь с другими, казалось бы, несочетаемыми, и каждое новое слияние вызывало у Никиты новый восторг. Переливающиеся круги стали постепенно отдаляться, пока у каждого из них не появился очень знакомый абрис, пока они не превратились в... глаза! Два лучистых круга были не чем иным, как роговицами гигантских глаз. Черные, бездонные зрачки жгли своей безжизненностью. Никита был ни жив, ни мертв. Ему казалось, что он сидит на носу некоего неземного чудища...

Постепенно глаза стали удаляться, открывая странный и неопределенный лик. Сначала это было едва заметное пятно все того же фосфорического свечения. Пятно постоянно меняло форму. Оно то расплывалось по всему пространству, насколько хватало угла зрения, то собиралось в пучок вокруг мертвых глаз, то вновь вытягивалось. Постепенно проступал силуэт, очертания которого напоминали то голову птицы со странным туловищем, то зверя с немыслимыми конечностями, а то человека, сидящего в царственной позе.

“Это сам Куль-отыр! — будто кто вложил в уши Никиты страшные слова. — Владыка Нижнего мира!”

Никита не дышал. Ему ужасно не хотелось верить в то, что он видел. Где-то на самом дне сознания шевелилось сомнение. “Это пыль, действие пыли, которая одурманила... напустила, спровоцировала это воображение!..” Голова кружилась. Тошнота подступила к самому горлу. Продолжая сомневаться в реальности виденного, Никита то закрывал глаза, то открывал — силуэт не исчезал. Мало того, справа и слева от распластавшегося силуэта стали появляться другие, менее заметные пятна, меняющие свои очертания. Вскоре над Никитой настоящим северным сиянием мерцало множество различных образов, которые то взмахивали крыльями, то вскидывали руками, лапами...

Пространство казалось невообразимо огромным. Это был целый мир. Подземный мир!

Вдруг тошнота стала проходить, голова свежеть. Появилась необыкновенная легкость, Никита перестал чувствовать тело, осталась лишь его неожиданно обнажившаяся суть. Никита увидел свои страхи и сомнения, неверие и фальшивость, за которыми он прятался. Он увидел себя рядом с Лерой, Анатолием, однокурсниками — все было как на ладони. Увидел, как он смешон и комичен, как весь пыжится, чтобы казаться умнее, интеллигентнее, сильнее и талантливее остальных. Стыд прожигал его насквозь. Вся жизнь Никиты вдруг предстала перед ним во всей своей красе с первого осмысленного поступка в глубоком детстве до вот этого самого момента. Было стыдно, что он мнил себя незаурядной личностью, героем и везунчиком... Ему было невыносимо видеть все это здесь, в кромешной темноте, среди странных фантастических силуэтов, смотрящих на него как на подсудимого. Но теперь он не мог шевельнуться. Ноги вросли в твердую каменную почву и стали с ней одним целым. И чем больше он неистовствовал в своем самообличении, тем светлее и легче ему становилась.

Главное, что Никита привез из своих скитаний — это убежденность в том, что он стал совершенно другим.

За три года, прожитых среди северян, он делил с ними кров и пищу, помогал на промыслах, нередко голодал вместе с ними, переносил трудности, радовался удачам, тем не менее он не стал мыслить, как они, не отверг, но и не принял их образ жизни. Он был с ними и в то же время сам по себе.

Но он перестал быть и русским — не по национальности, а по образу жизни. Теперь он не был ни кочевником, ни оседлым, ни горожанином, ни таежным жителем. Он был вне, а точнее, над всем этим. Он чувствовал себя неким мостом, который соединяет различные культуры, различные народы, различные верования и видения людей прошлого и будущего. Он чувствовал, что находится у истоков чего-то нового, что только зарождается. Чувствовал как художник. Теперь необходимы были знания, многогранные и глубокие. И еще он убедился в правильности рассуждений отца, которые много раз пыталась донести до него Нюра, а он с мальчишеским упрямством упирался... Со всех сторон отец оказался прав.