Макс Фрай - Большая телега

— Я любила Эрика всю жизнь, — говорит она. — Когда он женился на Йоханне, мне было пятнадцать лет. Вот с тех пор. Я даже, каюсь, пыталась его отбить, когда подросла. Ничего толком не вышло, мы всего-то два раза поцеловались, дальше не зашло, зато Йоханна рассорилась со мной навсегда. Впрочем, это даже к лучшему, по крайней мере, не пришлось четырежды в год ходить к ним в гости, и это пошло мне на пользу, я понемногу научилась жить своей жизнью, в которой не было никакого Эрика, зато хватало других хороших людей. Но любить его я так и не перестала. Для этого ведь не обязательно видеться… Хотите сигарету?

Киваю, беру из ее рук короткую сигарету без фильтра, прикуриваю от большой бензиновой зажигалки. Сестра покойной Йоханны ласково улыбается, только что по голове меня не гладит, но и это событие, кажется, не за горами. Черная болонка приплясывает вокруг меня на задних лапах, дружелюбно тычется носом в колено — сбежишь тут от них, таких нежных, на пляж, как же.

— У меня была очень хорошая жизнь, — говорит женщина, с наслаждением затягиваясь дымом. — Грех жаловаться. Я была замужем за прекрасным человеком, жила с ним в Африке, в Лондоне, Вене и в Аргентине, а в перерывах объездила весь остальной мир, вырастила сына и двух девочек и заодно написала несколько детских книг — это легко, когда каждый день придумываешь истории для собственных детей, только успевай записывать. Но все эти годы я, конечно, не упускала из вида Йоханну… вернее, Эрика. Ну как — не упускала, просто регулярно справлялась о них у родственников и знаю, что они тоже прожили хорошую жизнь. Если бы только Йоханна не умерла раньше, чем он! Хорошие пары должны умирать в один день, как сказочные герои, я сама вдова, знаю, о чем говорю. Но Эрику пришлось совсем плохо, у него-то, в отличие от меня, ни детей, ни внуков, ни даже близких друзей, вообще никого. Моя старшая дочь съездила его навестить, вернулась встревоженная, сказала он ничего не ест, только пьет — понемногу, несколько бутылок пива в день, на этих калориях и держится как-то. И никуда не ходит, даже с собакой гулять перестал. С утра до вечера сидит на крыльце с бутылкой, смотрит в одну точку — не дозовешься. И тогда я подумала, надо к нему поехать. Мы, конечно, за последние пятьдесят лет виделись всего дважды, на похоронах наших с Йоханной родителей. Но все равно, надо его навестить. Может быть, увидит меня, рассердится, и это вернет его к жизни, так иногда бывает.

Черная болонка, словно бы выбитая из колеи этой печальной историей, укладывается у моих ног и мелодично поскуливает. Хозяйка наклоняется к ней, ласково теребит загривок.

— Вот этот пес, — говорит она, — привязался ко мне, когда я шла от станции. Странный был пес: с виду сытый, ухоженный, но без ошейника. Я не стала его гнать, подумала, пусть идет, если хочет. А потом вообще о нем забыла, очень волновалась, как там Эрик и как он меня встретит. Придумывала, что ему сказать. Но так и не придумала, конечно. Просто зашла, увидела, что в доме пусто, а дверь нараспашку, села в кресло на веранде и сидела там час или больше. Совсем расклеилась. И пес устроился рядом, лежал тихонько, как будто это его привычное место. А потом пришел Эрик и спросил: «Йоханна, я забыл, как ты назвала собаку?» И я сразу поняла, он принимает меня за сестру. Я на пять лет младше, но с возрастом мы стали похожи как близнецы, одно лицо, все так говорят, а Эрик меня столько лет не видел, скорее всего, вообще забыл, что я есть. Вот и решил — Йоханна воскресла. А у меня не хватило мужества объяснить ему, как обстоят дела.

Она торопливо прикуривает следующую сигарету и говорит:

— Я уже почти два года тут живу. Позвонила детям, сказала, что не хочу оставлять Эрика без присмотра. Его действительно нельзя оставлять. Со мной он, по крайней мере, есть начал. И гулять. Большую часть времени он совершенно счастлив. Думает, Йоханна не умерла. И только изредка приходит в себя, вспоминает, как обстоят дела. В такие моменты Эрик считает, что я — плод его воображения. И очень беспокоится, когда обнаруживает, что другие люди меня тоже видят. Радуется, но все равно беспокоится — это же получается, он мертвую жену воскресил! К счастью, такие просветления с ним довольно редко случаются, а то даже не знаю, как бы я выдержала… Но все остальное время я, стыдно признаться, очень счастлива. Как никогда в жизни не была.

Наверное, следует что-то сказать в ответ на ее откровенность. Но в голову ничего не приходит, и я молчу.

— Извините, — говорит женщина. — Я же никому не могу это рассказать, понимаете? Вообще никому. И конечно, никому не разрешаю к нам приезжать — дескать, врач сказал, Эрика нельзя тревожить. А сама хороша — украла кусочек чужого счастья на старости лет, полвека ждала своего часа и вот наконец забралась в постель возлюбленного, прикинувшись призраком покойной супруги… Не очень хорошо все это звучит. Только незнакомому человеку на чужом языке можно такое о себе рассказать. И тут вы так удачно подвернулись. И Эрик вас расспросами напугал.