Энтони Бёрджес - Мед для медведей

– Посмотри, что у меня есть, папаша, – воскликнул он и помахал непонятным предметом перед носом у Пола. – Это же джаз! Самый настоящий! Взял у одного из туристов, – пояснил он. – Сегодня у нас праздник. Устроим вечеринку, сечешь? Борис обещал притащить проигрыватель. Будем слушать джаз.

– Послушай, – сказал Пол, хмуро рассматривая слипшиеся бутерброды, – а разве мы не можем иногда приготовить что-нибудь горячее? Борщ, например?

– Тогда придется топить плиту, папаша, – объяснил Алекс, – а мы никогда этого не делаем до осени. Кстати, папаша, а как у тебя сегодня с наличностью?

– Тридцать рублей, – честно сознался Пол и достал из кармана деньги.

– Блеск! – обрадовался Алекс. – Купим за углом пару бутылок. У нас будет незабываемая ночь.

– А как же квартплата?

– Подождет, – отмахнулся Алекс. – От этого никто не пострадает. Домовладельцем у пас является государство, а государство вполне может подождать. Государство не умрет, даже если подождет, – в ритме джаза пропел он и затанцевал по комнате, покачивая бедрами. У него были узкие и очень подвижные бедра.

На пластинке была записана музыка двух тромбонистов – негра из Индианаполиса по имени Дж.Дж. Джонсон и датчанина Кая Уиндинга. Владимир с пеной у рта доказывал, что может различить их игру. Более того, он утверждал, что в состоянии, прослушав музыку, определить цвет кожи исполнителя. Мол, негры и белые играют по-разному. Последнее утверждение было подвергнуто сомнению, и вспыхнул жаркий спор. Владимир, которому Пол очень симпатизировал, поскольку тот всегда говорил по-русски медленно и четко, поэтому его высказывания о джазе всегда были понятны, разгорячился и нечаянно пролил немного липкой русской водки на проигрыватель Бориса. Это еще более накалило обстановку. Некоторые из присутствующих перешли к открытым угрозам, похоже, дело двигалось к мордобою.

У Пола раскалывалась голова и сильно болела нижняя десна. Музыкальную композицию в исполнении дуэта тромбонистов прослушали уже восемь раз.

Но тем не менее все это было чертовски здорово. Словно вернулась давно ушедшая юность. Или это была своеобразная компенсация за те молодые годы, которые отняла у Пола война? Он никогда не был студентом, не знал, что такое дешевое вино и жаркие споры с друзьями до рассвета. После войны уже было слишком поздно начинать учебу в университете. И надо же было такому случиться, что именно в Советском Союзе он получил возможность испытать то, чего был лишен в молодости. Ему наверняка понравилось бы щеголять в форменном головном уборе, курить огромные трубки, до хрипоты спорить о религии и о смысле жизни… Но собравшиеся в этой ленинградской квартирке юнцы могли вести полемику только по одному вопросу: о джазе.

Пластинка медленно крутилась, и вот снова раздались звуки музыки.

– «Черный ястреб», – тут же сказал Владимир, – Сан-Франциско. Майлс Дэвис, Хэнк Мобли, Уинтон Келли, Пол Чэмберс, Джимми Кобб.

Похоже, он действительно знал их всех. Он часто не спал ночами, пытаясь поймать западные радиостанции, транслирующие музыку, был частым гостем на морском вокзале, ходил по пятам за иностранными туристами в поисках новых пластинок. Он говорил, что в спальне у него висит карта Нового Орлеана. Владимир скороговоркой объяснил Полу, что Майлс Дэвис – один из величайших трубачей современности, и снова замолчал, восхищенно внимая мелодии. Похоже, его заворожила, скорее даже околдовала эта обычная американская долгоиграющая пластинка.

Сидя на кровати, Пол добродушно взирал на собравшуюся в комнате молодежь: Алекс, Анна, Владимир, Сергей, Борис, Федор, Павел. Рядом с ним сидел незнакомый юноша в очках в тонкой металлической оправе, которого называли по-разному: то Пьер, то Петрушка. Он показался Полу смутно знакомым, хотя он так и не смог вспомнить, где и когда они встречались. Самого Пола молодежь величала не иначе как «Дядя Павел», видимо учитывая его весьма почтенный, по их понятиям, возраст. Алекс сидел на полу рядом с Анной, его рука покоилась на ее плечах. Анна временами поглядывала на Пола и насмешливо ухмылялась. Видимо, короткое перемирие, установленное в процессе совместного чаепития, подошло к концу. У Пола отчаянно болела голова. Коньяк, который он постоянно потягивал из бутылки, почему-то не помогал сиять боль. Конечно, пили все и не только коньяк. Тридцать рублей, принесенные Полом, прожили не долго.

– Этот парень, Томас, – кумир Нового Орлеана, – снова высказался Владимир. Для верности он повторил то же самое по-французски.