Богомил Райнов - Дорога в Санта-Крус

Разумеется, Владо был артистом старой школы и в погоне за выразительностью иногда «переигрывал», но его немного старомодный стиль как нельзя лучше соответствовал пафосу Беранже. Так на закате жизни актер-неудачник смог порадоваться своей первой и последней нешумной славе.

Но это произошло позднее. А в то время, о котором идет речь, Владо был всего лишь неудачником и безработным. Раз или два в неделю, тщательно вычистив редингот, он отправлялся в Народный театр – вот уже много лет он надеялся, что его примут туда на работу, если откроется вакансия. Но вакансия все не появлялась, и после очередного похода артист возвращался на кухню, повязывал поверх редингота фартук и садился чистить картошку. Чистка картошки входила в обязанности домработницы, но Владо считал своим долгом помогать по хозяйству и потому вносил свою лепту в поддержание чистоты. Он протирал пол намотанной на длинную палку влажной тряпкой. Артист сам придумал это приспособление, чтобы не испачкать свой черный редингот, с которым не расставался.

Вне этих хозяйственных дел его присутствие в доме было почти незаметно. Съежившись, стараясь занять как можно меньше места, он часами молча сидел в углу, чтобы не напоминать о себе, и, даже когда его усаживали за общий стол, всегда жался в уголок и держал тарелку на коленях. Привычку стоять в стороне, не мешать, не попадаться лишний раз на глаза выработала у него жизнь. Испытав в ней много разочарований, он инстинктивно старался избегать толпы. Это было естественно в его положении, хотя, казалось бы, человек с его профессией должен постоянно стремиться быть на виду, в центре внимания, выделяться не только на сцене, но и в быту. В те годы многие артисты носили большие широкополые шляпы, черные бабочки – вместо галстуков, в ресторане, чтобы все заметили их присутствие, заказывали бутылку вина громогласно, трубно играя интонациями. И если Владо было чуждо стремление выделиться, то, вероятно, потому, что он слишком редко занимался делом, связанным с его профессией, и еще потому, что слишком часто на него обрушивались удары судьбы.

И все же профессия требовала своего. И это «свое» она обычно получала в поздние вечерние часы. Бабушка уходила в свою комнату, отец закрывался в кабинете, домработница ложилась спать в прихожей, а дядя в это время вообще не любил сидеть дома. С нами, детьми, в кухне оставался только Владо. Кухня служила ему спальней, но для нас она была и любимым местом сборов, так что артист встречался с публикой каждый вечер – как в настоящем театре. Владо приносил из чулана один из своих ободранных чемоданов, доставал из него какую-нибудь потрепанную книжку, против обыкновения откашливался и начинал лицедействовать. А мы, усевшись на кушетке, игравшей роль одновременно первого и последнего ряда, следили, как на обычно лишенном выражения лице актера бушевали и гасли чужие волнения и страсти.

Любимцем Владо, разумеется, был Шекспир, а самой милой сердцу пьесой, естественно, – «Гамлет». Гамлет, однако, действовал на публику усыпляюще. Уже во время первой сцены, после того как исчезал призрак, исчезал и наш интерес, а после сцены в приемном зале зрители спали крепким сном. Так что Владо вынужден был оставить драму несчастного принца датского в покое и окунуться в кошмары «Макбета». «Макбета» мы уже знали в переложении отца, сделанном им специально для детей. Поэтому нам легче было следить за действием, но интерес к развязке пропадал. А бедный Владо лез вон из кожи, перевоплощаясь то в трагического Макбета, то в его ужасную супругу, то в трех ведьм… По нашему мнению, больше всего ему удавались ведьмы, но сцены с ведьмами были короткими, их было немного, действие затягивалось, особенно после убийства, и брат, теряя терпение, говорил:

– Расскажи лучше про Бирнамский лес…

– Бирнамский лес в конце, – спокойно возражал Владо. – Бирнамский лес – это возмездие, а возмездие всегда наступает в конце.

Только до возмездия было слишком далеко. Так далеко, что, дожидаясь его, мы незаметно засыпали. Впрочем, мы засыпали и на «Отелло», и на «Короле Лире», и на «Венецианском купце», не говоря уже о «Сне в летнюю ночь», что подразумевалось уже самим названием.

Вот этого человека я и взялся описывать, сам не знаю почему. Описал я его добросовестно – внешность, манеры, привычки, а чтобы оживить рассказ, дополнил его характерными случаями из жизни актера. Привел, например, как однажды дядя послал его в квартальную пекарню зажарить ягнячьи головки. Владо положил на противень и несколько груш. Он был вегетарианец, а так как груши были твердые, решил их испечь. Дядя попытался втолковать ему, что при таком противоестественном сочетании ягнячьи головки приобретут несвойственный им сладковатый вкус, а груши будут пахнуть жиром, но актер стоял на своем, считая, что свободное место в противне следует использовать, ведь пекарь все равно берет за все тридцать стотинок. Я описал, как каждый день Владо ездил к городской минеральной бане пить горячую минеральную воду.