Амос Оз: Фима. Третье состояние

Именно так, подмечая свои привычки заскорузлого холостяка, подробно и точно их классифицируя, надеялся Фима отдалить себя от себя, создать дистанцию для насмешек, защитить свою тоску и свою гордость. Но случалось, что в педантичном отслеживании этих смешных или навязчивых привычек ему вдруг открывалось, будто в озарении, что привычки эти – вовсе не линия укреплений, разделяющая его и вот этого старого холостяка, а хитроумные козни, что плетет против него старый холостяк, явно намереваясь подвинуть его в сторону, обобрать, занять его, Фимино, место.

Фима вернулся к шкафу и рассмотрел себя в зеркале. И понял: его долг – почувствовать, глядя на собственное тело, не отвращение и не отчаяние, не жалость к самому себе, а примирение. Из зеркала на него глядел бледный клерк, несколько тяжеловатый, со складками жира на чреслах, в белье не первой свежести, с белыми и тонкими – соотносительно с брюшком – ногами, поросшими редкими черными волосками, с седой головой, с покатыми плечами. Вокруг сосков на его незагорелой груди виднелись бугорки – прыщики с алыми точками в центре. Он принялся давить их большим и указательным пальцами. Треск лопающихся прыщей, брызги желтоватого их содержимого доставляли ему легкое удовольствие, мутное, раздражающее. Пятьдесят лет, какие длится беременность у слонов, вызревал этот унылый чиновник в теле мальчика, юноши и мужчины. И вот промелькнули пятьдесят лет, беременность завершилась, лоно разверзлось, и бабочка исторгла куколку. Вот она перед зеркалом.

И вместе с тем видел Фима, как все начисто изменилось, как перевернулось с ног на голову – отныне и вовеки в глубоком сумраке матки народившейся куколки будет прятаться мальчик, тонкий и хрупкий, глядящий на мир в изумлении.

Примирение, сопровождаемое легкой усмешкой, содержит порой и свою полную противоположность: внутреннее влечение к мальчику, юноше, мужчине, из чрева которых явилась куколка. И тогда на миг открывалось ему то, что было утеряно безвозвратно, приходило очищенное, закаленное, защищенное от тоски и сожаления. Словно заключенная в вакууме стеклянного шара, возвращалась ему на миг любовь Яэль – с прикосновением ее губ, языка к коже за ухом, в ее шепоте: “Здесь, коснись меня здесь…”

Фима нерешительно помешкал в ванной, обнаружив, что закончилась пена, но тут же встрепенулся – можно ведь намылиться обычным мылом. Да только мыло, вместо присущего ему аромата, источало почему-то кислый душок подмышек в самый жаркий летний день. Он выскреб бритвой свои щеки до красноты, но позабыл выбрить щетинки под подбородком. Затем, вымывшись горячей водой, преисполнился мужества и завершил омовение тридцатью секундами под струей холодной воды. На мгновение почувствовал себя свежим и бодрым, готовым начать новую страницу своей жизни, но полотенце, влажное еще со вчерашнего дня – с позавчерашнего, с дней предыдущих, – вновь окутало его затхлым запахом ночи, будто надел несвежую, не один день ношенную рубаху.

Из ванной он направился в кухню, включил электрический чайник, чтобы приготовить себе кофе, вымыл одну из грязных чашек, сваленных в раковине, положил в чашку две таблетки сукразита и две ложечки растворимого кофе, прошел в комнату, дабы прибрать постель. Борьба с покрывалом длилась три-четыре минуты, а возвратясь на кухню, он обнаружил, что оставил открытой дверцу холодильника. Он достал маргарин, варенье и йогурт, початый еще вчера, и тут выяснилось, что какое-то глупое насекомое решило свести счеты с жизнью, избрав для этого именно эту открытую баночку йогурта. Фима ложкой попытался выловить трупик, однако лишь утопил его глубже. Он выбросил баночку в мусорное ведро, ограничился только черным кофе, решив, что и молоко наверняка скисло, пока холодильник стоял нараспашку. Он собрался включить радио и послушать новости: вчерашнее заседание правительства затянулось глубоко за полночь. Может, Генеральный штаб отправил в Дамаск особый отряд, чтобы захватить сирийского президента Хафеза Асада? Или Арафат просит позволить ему прибыть в Кнессет [1]и выступить там с речью? Фима предпочел счесть, что речь, самое большее, шла о девальвации валюты или о каком-то коррупционном скандале. В воображении он видел, как собирает своих министров на заседание кабинета в полночь. Некий, почти реликтовый, революционный дух, сохранившийся со времен его участия в молодежном социалистическом движении, побудил его созвать это заседание именно здесь, в запущенной классной комнате начальной школы в бедном районе Катамон, что на южной окраине Иерусалима, среди облупившихся парт, с таблицей умножения, выведенной мелом на доске. Сам он, в рабочей куртке, в истрепанных штанах, сядет на подоконник, а не за учительский стол. Развернет перед собравшимися министрами безжалостную картину реальности. Поразит описанием сгустившегося несчастья. Под утро большинством голосов проведет решение вывести из Газы все наши воинские подразделения, даже безо всякого соглашения с палестинцами. И если те примутся стрелять по нашим населенным пунктам, то он разбомбит их с воздуха. Но если они будут соблюдать спокойствие, если докажут, что и они стремятся к миру, то мы подождем год-другой и начнем переговоры с ними о будущем Шхема и Хеврона.