Борис Григорьев - Рассекречено внешней разведкой

Возвратившись домой, Штайн активно включился в политическую деятельность, став вскоре членом регионального правления социал-демократов, а затем и центрального. С нашей помощью он через два года, уже заседал в парламенте. Чувствовалось, что он ценит нашу заботу и старается быть полезным — от него регулярно поступала содержательная информация по внешнеполитическим вопросам и об остром противоборстве между основными политическими силами внутри страны.

Среди парламентских секретарей он нашел подругу из именитой фамилии, втайне от нас женился на ней и, завершив первый депутатский раунд, неожиданно исчез. Депутат парламента, пусть даже бывший, не иголка. Нашли его в престижном пригороде столицы в довольно богатом доме. С его слов, разочаровавшись в честности и чистоте политической борьбы, он рассорился с партийными лидерами, вы-. шел из партии и твердо решил жить спокойно и заниматься только наследственным бизнесом супруги — торговлей ювелирными изделиями.

«В таком качестве я вряд ли буду вам полезен, — решительно заявил Штайн, — да и рисковать благополучием семьи я бы не хотел».

Второй аргумент был, безусловно, превалирующим.

Через несколько лет он объявился в соседней,־ родственной по языку, стране в роли совладельца, а вскоре — единоличного хозяина ювелирного магазина, весьма популярного как среди дипломатов, так и местной элиты. Перед ним широко распахнулись двери правительственных учреждений и иностранных посольств — он стал постоянным гостем на государственных приемах и дипломатических раутах.

Попав в поле зрения нашей Службы, он вновь решительно отказался от сотрудничества.

Семен Иваныч ничего этого, однако, не знал, ибо их пути со Штайном никогда не пересекались. Им занимались другие сотрудники, да и сам Сеня, по соображениям конспирации, крайне редко навещал наше посольство.

В аэропорту встретил меня сам Семен. Общение с ним было вполне логичным, потому что и я прибыл с паспортом международного чиновника. Определившись с гостиницей, мы сразу навестили резидента. Продолжительная и конструктивная беседа позволила прояснить ряд важных элементов предстоящей операции. Резидентура, в частности, перепроверила сам факт наличия «продавца документов» в названном посольстве и через свои возможности подтвердила сведения о его затрудненном материальном положении. Удалось также получить некоторую информацию об обстановке внутри этого посольства, о порядке циркуляции и хранения документов, о режиме внутренней безопасности. Такие сведения чрезвычайно важны для организации четкой работы с потенциальным «поставщиком» секретов и оценки его надежности.

Резидент не возразил против встречи со Штайном на его альпийской вилле, предупредив, однако, что надо бы продумать и «отступную» легенду нашей дальней поездки на тот случай, если вдруг за нами увяжется. «наружка». «Правда, ее в последние годы здесь никто не видел, но все-таки. Вы знаете про “закон бутерброда”?» — философски заметил он.

Горные серпантины, а из них преимущественно и складывалась вся наша дорога, требовали внимания, сосредоточенности и, конечно же, небольших скоростей. Поэтому несколько часов пути позволили мне, при самом деятельном участии моего друга, убедительно прикрыть ряд «белых пятен» в агентурной биографии Штайна.

— Пошевели, Семен, извилинами — не хочет ли твой подопечный внезапным и бурным всплеском активности «отблагодарить» тебя за тот, безусловно памятный, ему случай, когда на виду у всего дома ты чуть не отбил ему задницу? Из твоей куцей справки об этом эпизоде, приобщенной к его личному делу, ни фига не поймешь, кто все-таки организовал тот ночной переполох?

Дрожа всем могучим телом и едва не бросив руль, Семен закатился громким смехом — в его отличной памяти и добром сердце тот трагикомичный случай напрочь лишился всякого трагизма, но значительно прирос комизмом.

— Когда мы со «Штайном» — зовут его, между прочим, Фердинанд — вспоминаем ту ночь, то смеемся до коликов и, представь себе, пьем в этих случаях, причем принципиально, только нашу родимую. Для меня лично этот эпизод стал как бы естественным звеном в незамысловатой, но долгой цепочке событий, начало которых осталось еще дома, в Москве. Мне кажется, что все это — рецидивы нашей неистребимой российской бытовухи, или необустроенности, от которой наши честные граждане часто звереют. Отдельные «радости» из того же цикла меня тоже не обошли и в конце концов выплеснулись на Фердинанда. Ты не бойся, он бее правильно понимает и зуб на меня не точит. Он по натуре очень тонкий, деликатный человек и не терпит хамства, а я его тогда обложил основательно״.