Борис Григорьев - Рассекречено внешней разведкой

За новым раскатистым ударом жезла по залу прокатилось извещение о том, что следующий гость, — премьер небольшой горной страны, но одновременно большой плут и обманщик. Второй — его министр и активный сообщник.

Приняв происходящее за совсем необычную шутку, какой-то еще не ясный розыгрыш, зал оживился, зашумел, раздались громкие аплодисменты, от которых голова непроизвольно втянулась глубоко в плечи. Под нами заходил пол, зашатались стены, задрожали и посыпались из окон величественные витражи, рухнули могучие потолочные балки, и Гилдхолл начал медленно опускаться в преисподнюю.

С лучезарными улыбками, раскланиваясь во все стороны, к своим местам в центре зала шли наши гости, искренне восторгаясь столь очевидными знаками высокого внимания и личного к ним почтения. К счастью, в реестре их добродетелей не числились знания иностранных языков.

Угомонился зал не скоро. Долго еще смеялись обманутые партнеры над незадачливыми хвастунами.

Дороги разведчиков воистину неисповедимы — еще пару недель тому назад я, северный человек, искал спасительной тени от палящих лучей тропического солнца, а сегодня еду по альпийскому высокогорью на серебристо-белом «мерседесе» и радуюсь прохладному встречному ветерку. За рулем — мой давний коллега по профессии и одновременно солидный международный чиновник Семен Иваныч, или просто Сеня.

Обе эти ипостаси он успешно совмещает уже несколько десятилетий и, будь он чистым дипломатом, несомненно, обрел бы посольский ранг. Впрочем, его лично это смущает чуть меньше, чем его супругу.

Внешностью судьба Сеню не обошла — это рослый, здоровенный мужик с громоподобным с легкой хрипотцой басом, один из тех, о ком принято говорить: «косая сажень в плечах», балагур, острослов, неистощимый анекдотчик, душа дружеских застолий, всюду уважаемый и даже обожаемый человек. Смекалистый ум и острый язык, да еще что-то неистребимо крестьянское в его манерах и облике позволяют ему без видимого напряжения и особых изысков находить кратчайшие пути к дружеским отношениям с представителями самого широкого социального спектра.

На днях он прислал в Центр срочную телеграмму, породившую что-то схожее с растерянностью среди его кураторов. В ней сообщалось, что Штайн — один из агентов, с которыми работает Семен, — постоянно общаясь с высокопоставленными дипломатами, получил достоверные сведения о том, что советник натовской страны ищет покупателя «любых документов своего посольства за умеренную цену». Этот дипломат крупно проигрался и, попав в трудное положение, залез в кассу посольства. Скрывать растрату стало уже невозможно, и он упросил Штайна, владельца крупного и престижного ювелирного магазина, взять под залог, вполцены, наиболее дорогие украшения его супруги, о чем она пока не догадывается.

Ситуация, как мы говорим, «пожарная», не терпящая промедления, и вместе с тем достаточно острая: не игра ли это контрразведки, не «прокололся» ли на чем-либо Штайн? Таких случаев немало.

Узнал обо всем этом я, естественно, от своего начальника. Вызвав, он молча протянул шифровку. Прочитав ее, я совершенно непроизвольно, по вполне российскому обыкновению, почесал в затылке. На этом, как я понял, обсуждение закончилось, и начальник изложил свои директивы:

— Вчитайся в бумаги, прикинь предложения — надо же наверху все согласовать — и завтра же вылетай. Случай действительно не рядовой, страна-то ведь натовская, там есть, наверное, что посмотреть. И хочется, и колется… На месте повнимательнее разберись, а на Семена не шибко полагайся — он, ты знаешь, в излишней трезвости не замечен, да и работает он с агентом как-то неровно: то месяцами ничего нет, то вдруг почти вербовочная ситуация подворачивается.

Внимательно перечитал досье, придирчиво цепляясь к каждой мелочи. Очень уж противоречив Штайн — то покладист, то капризен, временами открыт и прямодушен, а то — груб до вздорности. За годы сотрудничества прошел через множество рук, а это, как ни крути, — устойчивый признак неприятия его нашими оперработниками, стремившимися, видимо, от него поскорее избавиться.

Завербовали его ребята из военной контрразведки «Смерш» еще в 1944 году в одном из вологодских спецлагерей для военнопленных с дальним, очевидно, прицелом на использование в послевоенном мире. Разговор с ним строился на базе его социал-демократических убеждений и неприятия главенствующей в фашистской Германии нацистской идеологии. К его безусловным, но еще лагерным заслугам следовало бы отнести разработку группы профашистски настроенных офицеров и выявление среди них активных карателей. А потом — продолжительное бездействие. Внимательно выслушав очередное задание, на следующей встрече с оперработником он уверял, что «реальных возможностей для его выполнения не оказалось». Вновь заработал лишь тогда, когда узнал, что первая партия военнопленных готовится к возвращению на Родину. Контрразведчики с готовностью переслали его агентурное дело в разведку.