Игорь Ушаков: Семейная сага

Она помолчала немного, а потом как будто выдохнула с горечью:

— Три года прошло, а от него и весточки нет… Жив ли?.. Дай Бог ему силы выдержать это испытание и вернуться домой…

Я пожалел, что расстроил маму: не надо было так про Бога… И вообще, зачем обижать верующего человека своим неверием? Ведь маме ее вера помогает жить, выживать, как мне нынешнее мое безверие помогает бороться, а не ждать

"Божьей помощи". Я дал себе слово больше не огорчать ее.

А вера?.. Что такое вера? Наверное, каждый верит во что-то свое. Вот мама сказала "Бог в тебе есть". Может, и правда, есть у меня мой Бог, не тот, общий, а мой собственный. Ведь что-то направляет мои действия, что-то позволяет отличать добро и зло, что-то удерживает от дурных поступков…

Собственно в христианстве ничего дурного нет, если не брать во внимание религиозных фанатиков и юродивых. А христианские добродетели? Ну, что же, я следую им, разве

эти не самое главное? Разве я хуже того верующего, который бьет поклоны да бормочет молитвы, а сам непрерывно грешит?

А уж что меня просто раздражает — так все эти выдумки: воскрешение мертвых, изгнание несуществующих бесов, хождение по водам… Бред какой-то! Мне эти сказки совершенно не нужны!

Да и что же в жизни главное? Надо быть христианином в душе, а не числиться им. Разве не сказано в той же Библии:

"Не по словам вашим, а по делам вашим судимы будете"? Да и вообще, хоть комсомол — это тоже своеобразная церковь, но там хоть веселее!

* * * * *

Живой образ отца моего, Платона Андреевича Макарова, стоит перед моими глазами. Я его очень любил: любил его за отношение ко мне, как к равному; любил за его любовь к маме; любил за его удивительно нежное отношение к маленькому Павлику. Все, что бы он ни делал, меня восхищало, он был моим идеалом и, я бы даже сказал — идолом. И сейчас он будто оберегает меня, как Ангел-хранитель, ведет меня по жизни. Может, это и есть настоящий мой Бог? Да, я не верю в Бога для толпы, но в своего Бога, в свою судьбу, в свое предназначение, пока еще мне неизвестное, я верю. И именно я, моя мораль, мои внутренние устои творят все, а не какая-то неведомая сверхъестественная сила. Мне часто кажется, что именно мой отец постоянно помогает мне, подсказывает, направляет… Я ведь постоянно мысленно с ним беседую, советуюсь…

Отец мой был человек скромный и выдержанный. Пост он занимал довольно высокий — был казначеем самого большого в городе Всесвятского прихода, хотя никакого церковного сана, кажется, и не имел. Во всяком случае, мне он об этом никогда не говорил, да и я его не спрашивал — мне

как-то это было совсем безразлично.

Отец, работая почти всю жизнь при деньгах, жил скромно, будучи человеком честным. Когда он женился, моя мама вела хозяйство весьма экономно, что позволяло нам жить вполне достойно, даже можно сказать хорошо. И квартира у нас была прекрасная: три комнаты — одна общая и

две спальни: одна наша с Павликом, а другая, что побольше, -

родительская.

Но вот пришла революция, церковь заколотили, приход прекратил свое существование, а многих священников порасстреляли… Отца не тронули, поскольку он был скорее служащим, нежели церковным служителем. Ему с трудом удалось устроиться бухгалтером на какую-то фабрику, жизнь стала трудной, но ведь многое в жизни зависит от самого человека. Отец любил говаривать, что счастие — это состояние души, а не свойство окружающего мира.

Так мы и жили, пусть трудно, но счастливо. Однако какие-то злые языки стали распускать слухи, что отец мой припрятал огромные церковные богатства, а он — будучи человеком честным — не умел защитить своего доброго имени, только ухмылялся в ответ да укоризненно покачивал головой. Да и как доказать, что ты не крал, если ты не крал?

Три года назад вот так же осенью — нет это было попозже, в сентябре — вечером, уже после девяти, в дверь громко постучали. Мама открыла дверь, мужской голос спросил ее, не тут ли проживает Платон Макаров, бывший казначей церковного прихода. Мама позвала отца, он вышел в прихожую, ему сказали, чтобы он одевался и шел с ними.

Отец вернулся от порога, надел пиджак, потрепал меня по затылку, с какой-то виноватой улыбкой подошел к маме и поцеловал ее, сказав ей, чтобы она не волновалась, и позаботилась о детях. Открыв дверь в нашу спальню, он посмотрел на спящего Павлика, затем потихоньку притворил дверь, чтобы не разбудить его.

Его увели в ночь и навсегда…

Мама не плакала, не голосила, как наша соседка, когда забирали ее мужа. Она села на стул около стола, ссутулилась и молча вперилась слепым взглядом в одну точку. Так она просидела долго-долго. Я молча сидел рядом с ней, а потом уговорил ее все же лечь спать. Сам я тоже пошел в нашу с Павликом спальню, но глаз сомкнуть не смог до самого утра…