Игорь Ушаков - Семейная сага

Как ни странно это выглядит для работника похоронных дел, Филиппыч совсем не пил. К тому же он и не мздоимствовал, что делало его белой вороной среди остальных кладбищенских хищников. Все остальные же только и думали, как бы урвать побольше за любую кладбищенскую услугу, заломить невероятную цену, понимая,

что человек в несчастье не сочтет возможным торговаться и сбивать назначенную сумму.

Филиппыч помог все уладить быстро и благопристойно. Место нашлось в старой части кладбища. Он говорил, что место хорошее, "сухой песчаничек, а не суглинок какой".

Мы вернулись с Катей к ним домой, когда уже начало смеркаться. Кто-то уже сбегал и купил скромный гроб. Покойного положили головой к окну, ногами к двери.

Была суббота, на работу завтра никому не нужно было спешить, поэтому Прасковья, старшая из сестер Катиной мамы, и Глафира — младшая остались на ночь. У первой дети были уже достаточно большие, а Глаша гуляла еще в девках. Я увидел умоляющий взгляд Катюши, обращенный ко мне, когда мы с мамой собрались уходить. Я сказал маме, что хочу остаться с Катей, и она поддержала мое намерение. Я остался, подошел к Кате, обнял ее за плечи, она уткнулась мне в плечо, и я почувствовал ее беззвучные рыдания.

У изголовья покойного зажгли две свечки. Прасковья прочитала молитву за упокой души, утирая слезу уголком платка. Говорили все шепотом, больше молчали. И вот тогда наступило какое-то всеобщее единение. Мы все стали каким- то общим организмом, с единой мыслью, с единым чувством. Мы стали одной семьей.

Мы сидели с Катенькой на одном диванчике, стареньком, с обтертыми валиками, наверху которого, на полочке на белой узорчатой салфетке стояли семь белых мал- мала меньше слоников, которые должны были олицетворять семейное счастье.

Потом Катя задремала у меня на плече… Я сидел не шелохнувшись… Грустная штука жизнь!..

Сами собой стали слагаться стихи.

Небо, звездами мигая, Мне о вечности шептало. Вдруг звезда одна упала, А за ней еще другая…

И сказала, убегая:

— Здесь, где Путь разлился Млечный,

Здесь, увы, ничто не вечно!

… Кроме смерти.

Елена Степановна. 1927, 29 апреля

Я все еще не чувствую ни времени, ни окружающих

меня людей… На какие-то мгновения возвращаюсь, будто из небытия, а потом опять все меркнет и плывет в каком-то вязком тумане. Одна боль, всепоглощающая, тупая и безысходная…

Только что вернулись с кладбища… Но в голове все это не укладывается. Иногда, забывшись, я открываю рот, чтобы позвать Сеню, спросить, не надо ли ему чего, но тут же обрушивается на меня ужасная действительность… Пустота… Пустота… И слезы опять наполняют мои глаза…

Но постепенно все же прихожу в себя. Надо жить. Сеня прав: дочки наши — наше продолжение. Надо жить ради них. Они ведь его кровиночки.

Мучает меня, что получилось все как-то не по- христиански. Сеня хотел собороваться, но где его ноне найдешь, священника-то? Он сказал уже почти шепотом, совсем негромко: "Аленушка, ты у меня сама святая, зачем еще священник-то?" Исповедался он мне, и было это как клятва вечной любви ко мне. И сердце мое разрывалось от невозможности происходящего. Я держала его горячую руку, которая импульсивно сжималась, хотя и сил-то уже у него не было. Да и соборовала я его сама, взяв грех на душу: нашла бутылки из-под подсолнечного масла да и нацедила из нее с трудом с пол-ложки чайной масла да и помазала им лоб щеки да губы его…

Он тихонько, одними губами улыбнулся мне и закрыл глаза. Он буквально угасал на глазах, как догорающая свеча… Открыв глаза он попросил меня спеть ему его любимую шубертовскую "Ave Maria"… Я сидела на краешке его кровати, держа его руку и пела, пела тихо-тихо, слезы застили мои глаза, голос мой прерывался, делая и без того

трагическую вещь еще более трагической. Вдруг я почувствовала легкое судорожное пожатие его руки. Я посмотрела на Сеничку, и он каким-то затуманенным взором ответил мне, потом вдруг обмяк, хотя все еще сжимал мою руку, и замолк. Тут я заплакала в голос, а потом потеряла сознание…

Я не знаю, что произошло потом. Я будто провалилась куда-то. Очнулась я уже вечером, где-то после шести. Должно быть, Катя сбегала за соседями и за моими сестрами, и они помогали ей…

Следующий день все что-то делали, куда-то бегали, что-то улаживали. Кто-то пошел за гробом, кто-то за врачом, чтобы зарегистрировать факт смерти, кто-то побежал устраивать все на кладбище… Все происходило для меня, как в тумане… Мне дали какое-то успокаивающее снадобье, я провела весь день в забытьи…