Игорь Ушаков - Семейная сага

Посему, как только можно было, попросился я в отставку, чтобы вернуться обратно в Заволжск, хотя и голод там свирепствовал в это время лютый. А тут тетка моя письмо мне прислала, что, мол, в Поволжье за мешок муки можно хороший дом приобрести. Купили мы с Лёлей на последние гроши мешок муки пшеничной и повезли с собой. А в пути — проверка. Отобрали муку да еще чуть не арестовали как спекулянта. Благо документы были справные, что я красный командир, да к тому же еще со мной жена с дочкой малой…

А потом служба в какой-то вонючей конторе. Лёля подрабатывала солисткой городского хора — церкви-то позаколотили. Ну, что ж, пение — дело хорошее! И душе приятственно, да и деньга дополнительная к нашему скудному

бюджету притекает… Хотя ежели посмотреть, то какие это были деньги?..

А потом Ксеничка родилась. Хотелось парня, а вышла девка! Но вот теперь не нарадуюсь: малявочка совсем — и трех нет — а лопочет во всю, все понимает. И глазища — большие, умные, поди таких и у парня редко какого найдешь!

Вот заболел некстати, будь она неладна! Всё теперь на Лёлю взвалилось: и работа, и по дому хлопоты, да и я тут еще лежу бревном… С тех пор, как я слёг, Лёля гнет горб на текстильной фабрике. Работа тяжелая, весь день на ногах. Глядя на неё, сердце кровью обливается!..

Вот и сейчас она вернется с работы усталая, а нужно и Катюшку с Ксеничкой накормить, и еду на завтра сготовить. А потом ко мне придет…

Откуда ж такая кара с небес на нас пала? Ведь как любим друг друга, как хорошо нам, так нет — на тебе! За что Господь ниспослал такое наказание?!… За какие грехи?

Ну, вот опять кашель душит… Стоит чуток поволноваться, как совсем невтерпеж становится…

Эх, Лёля-Алёнушка! Может, плохо я тебя любил, может, иногда и на других женщин заглядывался, но я всегда понимал, что ты у меня — золото, что без тебя мне и не жить. Понятно, что теперь-то я святой стал — на кровати, что те на кресте распят, только что ладони гвоздями не приколочены, никуда не рыпнешься…

Но коли было что не так, Лёля, уж ты прощай… Выкарабкаться б! Одна ты у меня на целом свете… Ты да доченьки мои родные…

Елена Степановна. 1927, 27 октября

Арсению становится все хуже и хуже. Я вижу, как он

храбрится и бодрится, чтобы меня поменьше огорчать. И я принимаю эту игру и сама тоже стараюсь казаться спокойной и уверенной в будущем. Однако, правда жизни страшна…

По вечерам, когда Сеня засыпает, я остаюсь одна и воспоминания овладевают мною…

Ах, Сеня, Сеня! Как же я люблю тебя… Почему же Господь так несправедлив к нам? Или на всех Белых лежит какое-то проклятье? Но за что, за что? И матушку твою Господь прибрал раньше срока, и отца твоего, а уж как тот веровал! Да и брат твой младший где-то пропал без вести…

Нет, Сеня, я не мыслю жизни без тебя. Конечно, ты прав, я должна жить ради наших дочерей, но будет ли это для меня жизнь?..

Я помню все-все с самой первой нашей встречи. Помню, как молодцеватый молодой офицер подошел ко мне после службы в церкви и, щелкнув каблуками, произнес:

"Разрешите представиться, мадемуазель! Арсений Белый!" Мне молодой калмыцкой девушке было впервой и такое обращение, и такая ситуация. Молодой человек был более, чем приятной наружности: закрученные слегка вверх усики, как у героя модного уже в то время Мопассана, черные с какой-то бесовской искринкой глаза, приятный баритональный бас…

Бывает же так, что лишь раз увидишь человека, а чувствуешь, что он тебе близок и будто знаешь его уже долго- долго, чуть ли не всю жизнь. Я много про такое читала в романах, но думала, что все это досужие выдумки беллетристов ради занимательности сюжета. Но тут именно такое произошло со мной самоёй!

Мы стали встречаться, он оказался начитанным, наши вкусы и суждения во многом совпадали. Человеком он был очень деликатным, тонким. Прощаясь со мной, каждый раз брал мою правую кисть за кончики пальцев и легко так целовал, вернее, даже слегка касался губами и усами. Я была от него просто без ума, но чувства свои сдерживала и ничего лишнего себе с ним не позволяла.

Чтобы ничто не омрачило наших отношений впоследствии, когда могут открыться некоторые факты, скрываемые обычно людьми в обществе, я рассказала ему сразу же, что я происхожу из простой крестьянской семьи, что предки мои звались "Бургуты", что на калмыцком означает

"Орлы", что "Бургутовы" они стали только после отмены

крепостного права. Мой отец, правда, что называется,

"выбился в люди" и даже смог определить меня в гимназию.