Лев Сокольников - Polska

И я запаниковал! Давно не испытывал страха — и вот он, появился! Кто устроил вытекание горящей серы из песочного "вулкана" на полу барака!? Ты! Так чего хотел, пироман несчастный!?

Есть повод для "героизма": если горит пол, то начавший гореть барак можно покинуть только через окно! Так интересно и ново! Истерично, романтично, "героически"! — открытым запястьем голой правой руки высадил стекло и немедленно был порезан! Разбить стекло голой рукой без последствий ещё вроде бы никому не удавалось! Остановился: а как вылезать!? Стекло оставило острые осколки в раме. Вынимать их, чтобы не порезаться при вылезании? И зачем? Можно выскочить и через дверь, если держаться поближе к стене барака, где пол ещё не лизали языки пламени. Зачем бил окно!? Дурак!

Разбитое окно усилило тягу. Что мы знаем из школьного курса химии о горении? "Горение — химический процесс соединения кислорода со всем, с чем кислород может соединяться. При соединении кислорода с веществами происходит выделение тепла". Когда узнал, что соединяясь

"парочка" кислород +окисляемое вещество дают температуру и всякий раз — разную? Температура горящей серы на песке была одна, горящие доски пола давали другую, если бы моё тщедушное тело стало окисляться — третья… Интересно, как бы я горел?

Промежуток времени, когда не совсем задохнувшийся, но прилично наглотавшийся дыма от горящего пола в смеси с ерой и появлением спасителей от полного сгорания барака, был совсем маленьким, но достаточным для того, чтобы никому не попался на глаза. Если бы и попался, то как можно было подумать, что шкет каким-то образом причастен к поджогу? Просто мало насыпали песка, и горящая сера растеклась. И никто ей не помогал.

Бараку не дали сгореть. Да и чему там было гореть? Каркасу из дерева и картону? Затушили. Виновных не искали, а я, как всегда, молчал.

Глава 17. Побеги, с ботаникой не связанные.

Ворота лагеря днём очень часто были распахнуты полностью, сразу двумя створами. Создавалось впечатление, что вход и выход из этого "Эдема" свободный. Открытые настежь ворота как бы говорили любому обитателю, что он может покинуть лагерь желанию в любой момент. Что на самом деле говорили открытые ворота лагеря, что ни хотели сказать своей "открытостью" — не могу понять и через шестьдесят лет. Много раз делал попытку войти в рассуждения лагерной администрации о воротах, понять смысл открытых лагерных ворот, но соображений всё едино не хватало. За каким лешим их открывали днём и закрывали на ночь? Почему бы и ночью их не держать открытыми? Есть одно соображение, но насколько близко оно стоит к истине — не могу сказать. Открытые ворота лагеря могли подавать мысль обитателям:

— "Иди на все четыре стороны, тебя никто не держит! Но уйди так, чтобы твой уход никто не заметил! Прошмыгни, как мышь… или незаметнее, чем мышь. Если есть нужда уйти и если сможешь…"

Открытые ворота могли быть и тестом: умный — уйдёшь из лагеря, если дурак, то… а скажите, для чего дураки занимают место на земле? Нужно ли им давать место под солнцем? Эта мысль родилась не в лагере, не мог тогда "генерировать" таких мыслей, слабый умом был. Все нехорошие мысли о прошлом, как правило, рождаются в будущем. Очень хотелось бы знать к финалу: у всех рождаются "негативные представления о прошлом", или у какого-то определённого процента людей? И если "да", то сколько народу мается отвращением к прошлому? Где и когда мог подцепить мысль-заразу о "дураках, кои напрасно занимают место под солнцем"?

Для ухода из лагеря грубые формы не годились, чему однажды был единственным свидетелем. Это произошло точно в такой же день, когда в монастыре немцы расстреляли человека, и теперь что-то похожее на событие двухгодичной давности собиралось состояться и на польской земле. Над землёй стояла высокая облачность, протекал день без номера и неизвестного месяца польского лета. Солнце было высоким и освещало мира без теней. Тогдашние метеорологи знали название таким дням, но я — нет. Знал другое: такие тихие и тёплые дни с высоким стоянием облаков хорошего не приносят и отрицательно воздействуют на психику. Сказать о том, как влияет такое освещение на других людей — не могу, не знаю, не спрашивал, но на меня оно действовало тревожно. В такие дни хотелось дни хочется сделать что-то необыкновенное и важное, ненормальное и необъяснимое нормальными людьми. Сейчас бы мог написать о том дне так: "с самого утра беспокоило предчувствие чего-то необыкновенного", а тогда так выражаться не умел, не было у меня тогда таких слов, не знал их. Но почему-то от открытых ворот лагеря не уходил, словно чего-то ожидал. Взрослый о таком состоянии сказал бы что-нибудь о "предчувствии", но пре