Богомил Райнов - Заядлый курильщик

Достаточно было провести несколько дней в лесах и среди гор, чтобы отец преобразился. Мускулы лица расслаблялись, морщины на лице расправлялись, на губах часто играла тонкая улыбка с бесчисленными нюансами. Казалось, даже голос его становился мягче, добрее. И когда я издалека наблюдал за ним, тощим и неподвижным, застывшим как серна на вершине какой-нибудь скалы, мне казалось, что этот человек рожден не для кабинетной тиши и гор пыльных книг, а его место здесь, под открытым небом, где он должен рисовать цветы и деревья, записывать сказки, рассказываемые простыми людьми, и жить в простом шалаше из веток у горного костра. Так мне казалось, но так ли это на самом деле, я не знал.

На первый взгляд может показаться, что образцом человека должна быть натура гармоничная, хотя она может представлять собой великолепную гармонию недостатков, и даже прекрасная гармония может скрывать в своей глубине неподозреваемые конфликты. Имеются, разумеется, гармоничные натуры, вызывающие восхищение именно своей красотой, цельностью характера. Отец не был такой натурой. Это был сложный узел противоречий. Он боролся с этими противоречиями, тонул в своих слабостях, то и дело его заносило на поворотах силой инерции, но он все же он продолжал свой путь вперед. С присущей ему прямотой он не раз говорил мне, что не хочет, чтобы его образ жизни служил мне примером для подражания. Однако есть вещи, которые, хоть и не заслуживают подражания, вполне заслуженно внушают уважение. Конфликтный характер несет свою неповторимую патетику, когда в периоды потрясений и срывов достигает вершин правды и человечности.

Человек, осужденный судьбой проводить долгие мутные ночи в дымных трактирах, не знал более вкусного напитка, чем чай, настоенный на свежих травах. Писатель, приобретший известность своим сложным, отягощенным символическими и экзотическими украшениями стилем, ставил превыше всего простоту народного языка. Переводчик «Заратустры» Ницше испытывал неприязнь к надменным позам сверхчеловека и не стыдился подать пример обычной человечности. Семинарист-отличник, подготовленный наставниками к высокой карьере духовника, превратился в смертельного врага церкви. Противник насилия, стоя над телом убитого Васила Пундева, поругался со своим самым близким другом, потому что этот самый друг призывал враждующие стороны остановить кровопролитие, а отец утверждал, что не может быть мира между двумя лагерями, разделенными телом мертвого. Многолетний сотрудник «Златорога», в котором он был на хорошем счету, неожиданно начал писать рассказы, которые «Златорог» не мог публиковать на своих страницах. Спиритуалист, усвоивший сотни томов метафизики, неожиданно стал зачитываться трудами марксистов.

Он справлялся с одним противоречием и тут же оказывался перед другим, разрывался между страстью рисовать и жаждой дать словесное выражение своим мыслям, колебался между стремлением объять все, достичь дна всего и искушением ограничить себя и целиком погрузиться в одну-единственную область. Он работал в лихорадочном порыве, стремясь постичь невозможное, и страдал от неудовлетворенности, от того, что не смог постичь и возможное. И сегодня мне кажется, что я все еще слышу его чуть глуховатый, тихий голос, когда он читал свое любимое стихотворение Вийона:

Девятое сентября он встретил как долгожданный праздник. Правда, он был несколько удручен, что перемена, которой он так жаждал, быстро отгремела. В первый день он не вышел из дома, несколько смущаясь того, что ведь он, в сущности, не сделал ничего такого, что могло отвести ему место среди победителей.

Потом люди сами нашли его. Художники избрали его своим председателем. В парторганизацию писателей его приняли аплодисментами. Старику этого было предостаточно, чтобы почувствовать себя в своей среде и снова взяться за перо. Освободив свою мысль от досадных соображений об игольном ушке цензуры, он написал серию рассказов коммунистической направленности и одну пьесу, посвященную антифашистской борьбе – «Кровавое лето», которая не увидела белого света ни на сцене, ни в печати. Наряду с этим отец продолжал давно начатое дело, то самое, которое он так спешил закончить, боясь, что ему не хватит времени, – серию романов «Через века».

Эту серию он начал в период, когда у него все больше крепли марксистские взгляды на развитие общества. Картина различных эпох, которую он создавал, соответствовала этим взглядам и была детально проработана на основе многочисленных научных справок. Но сама сюжетная канва произведения имела довольно неустойчивую основу. Точно как его чудесные рисунки, нанесенные на непрочный лист фольги. В качестве условного мотива последовательности действия он воспринял концепцию перерождения. Было ли это отголоском его прежних взглядов или, как утверждает сам писатель в предисловии к первому тому, просто литературным заимствованием мифа из чисто композиционных соображений – этого я не могу сказать. Так или иначе, противоречие было налицо, причем достаточно заметное, чтобы могло пройти по разряду мелких недостатков.