Валерий Попов - За грибами в Лондон [сборник]

Даже Люда улыбнулась. Точней – только она и улыбнулась. Никита, зверея, как всегда, безуспешно тыкал в кнопку пускателя. Тишина… и вдруг – громко зачухало! Хорошо начался день! Неужели отталкиваемся, неужели плывем? И вода смоет всю грязь и горечь, что накопилась у нас?

…Мы прошли под низким Сенным мостом, маленьким Кокушкиным, широким Вознесенским… Тут уже начиналась зона влияния Коли-Толи.

– И куда же мы плывем – не пойму? – говорил он, поглядывая на нас и сияя. – Куда ж это путь держим – не возьму в толк!

Я лишь робко догадывался, боялся надеяться. Прошли под Харламовым… Давным-давно, кажется, мы плавали тут. И – ничего не изменилось – та же идиллия. Бурлаки, оставленные тут нами, все так же блаженствовали, валяясь в толстом тополином пуху.

– Куда ж мы это плывем – не пойму! – торжествовал Коля-Толя.

«Неужели к его родителям?» – думал я. И сейчас разыграется одна из вечных мистерий: возвращение блудного сына под отчий кров? Возвращение – со свитой подвижников, что помогла ему пройти испытания, сохранить себя! Встретят? И заколют, как положено, тельца? И мы наконец отдохнем. И главное – Федя с Людой… найдется же для них закуток покоя? А?

– Куда же плывем-то мы? – ликовал Коля-Толя.

Возвращается счастье? Мы переглянулись с Никитой: где только наш Игорек, кок и стюард, он же – художник, ценитель всего прекрасного… Его изысканный вкус придавал нашему плаванию добавочную прелесть… Увы! Неизбежные, невозвратимые потери! «И млат водяной (Никита), и уродливый скат (он), и ужас морей – однозуб (я)», – так воспевал он, вслед за поэтом Василием Жуковским, наш экипаж. Где он, наш уродливый скат?

– Вон он! – заорал вдруг Никита.

Это невозможно! На газоне за оградой лежал Игорек в своем добротном, кожаном, отлично отреставрированном пальто! Изловил его все-таки! И не жарко ему теперь? Спал он, во всяком случае, умиротворенно. На газоне на коленях перед ним стояли два молодых милиционера. Смеясь, они срывали с газона белые одуванчики и, смеясь, сдували пушинки Игорьку на лицо. Какая неожиданная нежность!

– Нет, не просыпается, – шептались они.

…Потом этот случай с одуванчиками я вставил в пять минимум рассказов! Неправильно сказал Топчий, что я не там сюжеты ищу!

Игорек, бережно перегруженный нами на борт, проснулся и глядел на нас презрительно, недоуменно, типа: где я? Видно, сны были слаще! Ничего, мы еще покажем ему.

– Куда же мы плывем – не пойму! – не переставал торжествовать Коля-Толя.

А вот и наш мыс, выгиб, полуостров, и за деревьями дряхлый дом, где жила раньше Никитина мама, а сейчас встречают нас, опершись на решетку, Коли-Толина мама, Клавдея Петровна, и батя его, Алексей, если не ошибаюсь, Иваныч.

– Явились? – строгий взгляд бати из-под очков.

Похоже, некоторая напряженность?

– И-и-и, род-ны-и вы мои-и! – запела Клавдея Петровна и всех нас спасла.

За время, что мы здесь не были, расцвел пень, выпустив пук алых розг.

В прохладной подвальной квартире, куда нас привели Коли-Толины предки, мы вздрогнули. Толя-Коля! Брат-близнец, освобожденный нами же из узилища! Смотрел на нас неласково. Как более блудный сын опередил брата и, видно, уже слопал жирного тельца… Уходим?

– И-и-и! Родныи вы мои-и! – Клавдея Петровна обняла своих сыновей. – И вы не уходите! – повернулась к нам.

Всем тут место нашлось!

– Ну что? Много наторговал? – стал цепляться батя к «нашему» Коле-Толе. – Много наторговал?

Коля-Толя молчал. Классовая ненависть, в кругу семьи?

– …Так угощай гостей! – неожиданно радушно продолжил батя.

Я мог бы сказать, что Коля-Толя, безусловно, наторговал кое-что… но все это ушло на нас, на наше спасение. Мы переглянулись с Федей. Он крякнул. Кто ж нам поверит, глядя на нас? Рванина рваниной!

Вдруг подул легкий ветерок, и откуда-то сверху, с макушки тополя с отпиленными ветками, что-то полетело… розовое… зеленое… Листья? Нет, не похоже… Летели зигзагами, но уж больно заковыристыми… влетели в окно… Деньги! Вместе с мухами, однако, вернулись к нам! Что истратили – то и заработали!

Родители восхищенно переглядывались: добытчик! – а Коля-Толя, главный казначей лосиной ноги, наоборот, вел себя хмуро: деловито сгреб деньги, вместе с мухами сунул за пазуху. Помедлив, как оно и положено, вынул одну ассигнацию, протянул отцу.

– Распорядись, батя!

– Ну а ты? Сбегай тогда! – гневно скомандовал отец другому брату, Толе-Коле, раскинувшему тапочки по дивану.

– Да пожалей ты его! – запричитала Клавдея Петровна. – Пусть отдохнет!