Богомил Райнов - Элегия мертвых дней

Однако при всей своей занятости Жоро успевал выкраивать время и для других занятий. Я имею в виду не столько уроки, сколько игру в покер в дружеской компашке или выпивон, во время которого опустошалась бутыль домашнего вина. Но, разумеется, и во время игры, и во время выпивона неизбежно наступал такой момент, когда Жоро, вздрогнув, шлепал себя по лбу или же изрекал: „Тьфу ты, она же меня ждет", вскакивал и куда-то смывался. Это страшно раздражало окружающих. Многие считали, что он безбожно привирает, дабы блеснуть своими победами. А он был действительно ужасный враль. Битых два часа мог скучать на скамейке в сквере, лишь бы только поверили, что он в это время сгорает в страстных объятиях.

Понять, где кончаются его выдумки и начинаются подвиги, было не так-то просто. Да и сам он вряд ли задавался таким вопросом, ибо, соврав пять раз подряд, Жоро начинал верить в истинность своих бредней. В голове у него царил такой же кавардак, что и в его реальной жизни. Иногда он становился слишком практичным, иногда отчаянно фантазировал. Транжирил дни и часы на любовные свидания и всевозможные глупости и одновременно мечтал о мировой революции. Революция представлялась ему в полном соответствии с его возрастом: под градом вражеских пуль, во весь рост на баррикаде поднимается героический Жоро, со знаменем в руке он ведет униженных и оскорбленных на победный штурм.

Можно было предположить, что после того, как он окончит гимназию, дури в его голове поубавится, но случилось обратное. Лихорадочное желание изведать все радости жизни завладевало им все сильнее, становилось все более беспорядочным. Он записывался на один факультет, через семестр переводился на другой; решал стать чемпионом по бильярду и каждое утро усердно посещал „Кристалл", но спустя месяц перекочевывал в „Пальму", чтобы отдаться бриджу; собирался налечь на французский, воображая, что его место лишь в Сорбонне, но, напоровшись на отказ преподавательницы, тотчас проникался ненавистью и к Сорбонне, и ко всей французской цивилизации.

Значительная часть его занятий была сопряжена со всевозрастающими расходами, сказочных отцовских переводов перестало хватать. Жоро приходилось поддерживать сложные отношения с ломбардами. Он в совершенстве овладел искусством закладывать одну вещь, чтобы выкупить другую и заплатить проценты за третью; он относил зимнее пальто, чтобы забрать летний пиджак; скрипка, фотоаппарат и часы были увязаны в столь сложный узел обменных операций, что бильярдные карамболи по сравнению с этим казались сущим пустяком.

Когда же Жоро начал посещать ночные заведения, расходы возросли до такой степени, что уже никакие комбинации не могли предотвратить катастрофу. Опираясь на солидный житейский опыт, почерпнутый главным образом из американских вестернов, Жоро задумал ограбить банк.

— Я достану пистолеты и маски, — воодушевленно излагал он свой план, расхаживая по комнате. — Русский будет стоять у дверей, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти, а мы с тобой за две минуты обчистим кассу и — сваляем!

— Не выйдет, — возразил я.

— Ладно, раз у тебя кишка тонка, будешь стоять на стреме, а мы с Русским обчистим кассу.

— Не выйдет, — вторил мне Русский.

Русский был белоэмигрантским подкидышем, воспитанным улицей. Жоро использовал его как подручного для утрясения ломбардных дел и доставки любовной корреспонденции весьма однообразного содержания: „Неотложное дело. Предлагаю перенести встречу на завтра, на то же время. Твой Жоро".

— Эх вы, трусы! — негодовал Жоро. — Я понял, что ты трус, еще когда мы ходили брать уроки бокса в „Камео". Но чтобы Русский…

Да, в Русском он разочаровался до глубины души. В Русском, а также во всем роде человеческом. Разве с такими слабаками и слизняками ограбишь банк!? Конечно, это было невозможно, и потому Жоро ухватился за другой вариант — ограбить Старикана.

— И ты серьезно говоришь о том, чтобы ограбить родного отца? — пытался разубедить его я.

— А что, ведь он капиталист, — отвечал Жоро с видом человека, вынужденного исполнить тяжкий долг.

Старикан, как называл его сын, был сельским бакалейщиком и в свое время спрятал за стенным шкафом кругленькую сумму в долларах. Жоро был уверен, что отец и думать забыл про эти доллары, а если не забыл, то вряд ли они ему понадобятся, и потому он не станет проверять за шкафом.

Итак, Жоро отбыл к Старикану, чтобы заверить его в своей сыновней преданности и прикарманить денежки. Когда Жоро снова появился в Софии, кабаретная эпопея была продолжена с новым размахом.